Кистяковский, Владимир Александрович

Кистяковский Владимир Александрович
Отец:	Кистяковский, Александр Фёдорович
Награды и премии:

Влади́мир Алекса́ндрович Кистяко́вский (30 сентября (12 октября) 1865, Киев — 19 октября 1952, Москва) — российский и советский физикохимик, академик АН СССР (1929, член-корреспондент с 1925).

Биография

Владимир Кистяковский родился в семье известного юриста Александра Кистяковского; братья: юрист и социолог Богдан Кистяковский, юрист и политический деятель во время правления гетмана Скоропадского Игорь Кистяковский.

Занимался изучением комплексных коллоидно-электрохимических проблем. Одновременно и независимо от И. А. Каблукова ввел представление о сольватации ионов. Их работы положили начало сближению физической и химической теорий растворов.

В 1929 году по поручению Президиума АН СССР организовал при Академии наук Ленинградскую коллоидно-электрохимическую лабораторию (ЛАКЭ АН СССР). Создал дышащий элемент также известный как электрохимический генератор.

Умер 19 октября 1952 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Награды

• 2 ордена Ленина (10.06.1945; 11.10.1945)

Библиография

• s:Категория:Словарные статьи Владимира Александровича Кистяковского

Ссылки

• [phyche.ac.ru/About/art11/art4 Биография на сайте Института физической химии РАН]$
• Кистяковский Владимир Александрович — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Кистяковский, Владимир Александрович

– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»