Корсунская икона Божией Матери

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Корсунская икона Божией Матери

Список иконы XVIII века
Иконографический тип:

Елеуса

Чтимые списки

Благовещенский монастырь (Нижний Новгород)

Дата празднования

9 (22) октября

Корсунская икона Божией Матери (Ефесская икона Божией Матери) — икона Девы Марии с Младенцем, почитаемая в Православной церкви чудотворной. Относится к иконописному типу Елеуса (её сокращённый, оплечный вариант).

Также название «Корсунская» является общим и указывает на византийское, «греческое» происхождение иконы — помимо вышеуказанной, его также относят к «Богоматери Одигитрии» из Кремля (см. ниже), «Богоматери Иерусалимской (Гефсиманской)», «Богоматери Эфесской (Полоцкой, Торопецкой)» и проч. «По мнению А. И. Анисимова, подобным наименованием в древности отмечали наиболее выдающиеся произведения, привозимые на Русь через Корсунь и становившиеся образцами для местных художников»[1].





История иконы

Образ князя Владимира

По преданию, Ефесская, или Корсунская, икона Богороди­цы, была писана св. апостолом Лукой и ещё при жизни Пресвятая Богородица, увидев своё изображение, сказала: «Благодать рождшегося От меня и Моя да будет с сею иконою»[2]. 9 октября 988 года список с этой иконы был принесен из Корсуни в Киев святым равноапостольным князем Владимиром и получил название Корсунской иконы. Позже икона была перенесена в Новгород, а оттуда — в Москву, в Кремлёвский Успенский собор.

Образ Евфросинии Полоцкой

Образ был принесен из Византии на Русь в 1162 году преподобной Евфросинией Полоцкой, дочерью витебского князя Святослава Всеславича[3]. Евфросиния основала в Полоцке Спасскую обитель и построив в ней новую церковь в честь Пресвятой Богородицы пожелала украсить её древнейшим образом Эфесской Богоматери, происхождение которого рассказы путешественников и предание возводили к евангелисту Луке. Она со своим слугой Михаилом отправила богатые дары греческому императору Мануилу и патриарху Луке Хризовергу, с просьбой прислать эту икону. Просьба была удовлетворена и образ был отправлен на Русь из Эфеса. Украсив образ золотом, серебром и драгоценными камнями, Евфросиния в 1173 году поставила его в храме Богоматери.

Относительно нового названия иконы — Корсунская существует две версии: в те времена слово «корсунский» было синонимом прилагательного «красивый» или икону везли через Корсунь, и по просьбе жителей этого города она пробыла там около года, получив название Корсунской.

Списки

Чудотворные списки с Корсунской иконы:

Одигитрия

"Христос Пантократор; Богоматерь Одигитрия (Корсунская). 2-я пол. 13 века. Музеи Московского Кремля.

Помимо вышеупомянутой популярной Корсунской иконы типа Елеуса, существует называемая тем же эпитетом икона типа Одигитрия.

Эта двусторонняя икона (на обороте — «Христос Пантократор»), созданная в Византии во 2-й пол. 13 века, входила в число «корсунских» святынь московского Успенского собора наряду с корсунскими крестами; ныне она — в Музеях Московского кремля. По преданию, опубликованному А. Г. Левшиным, она была принесена Владимиром Святославичем из Корсуни вместе с другими реликвиями в Новгород, откуда позже их забрал Иван Грозный. В описи Успенского собора (1853-54) было указано время привоза иконы в Новгород (992) и в Москву (1570). Тем не менее, к Х веку эта икона не имеет отношения, а эпитет «корсунский» является общим и указывает на византийское происхождение иконы. Сейчас ученые считают, что она могла быть на самом деле принесена в 1283 или в 1300 году митрополитом Максимом из Константинополя во Владимир, откуда её мог забрать в Москву митрополит Петр. Он мог поставить её в алтаре первого каменного Успенского собора, став одной из наиболее почитаемых его реликвий. Она хранилась в алтаре собора за престолом вместе с другой двусторонней иконой — «Богоматерь Одигитрия; Спас Нерукотворный», также называемой «Корсунской»[1]

Торопецкая икона

История Торопецкой иконы известна с рубежа XVII—XVIII когда было написано первое сказание о ней. В городе икону стали отождествлять с древней Корсунской иконой, тогда же возникла популярная в XVII—XVIII века легенда о её «корсунском происхождении». Во имя этого чтимого образа освящён городской Корсунско-Богородицкий собор.

В отличие от оригинальной Корсунской иконы — Елеуса, Торопецкая икона относится к иконописному типу Одигитрия. Существует гипотеза, что икона происходит из Полоцка и представляет собой список с Ефесской иконы Евфросинии[4].

Напишите отзыв о статье "Корсунская икона Божией Матери"

Примечания

  1. 1 2 Венчания на царство и коронации в Московском Кремле. Ч. 2. XVIII—XIX века. Каталог выставки. — М., Музеи Московского Кремля, 2013. С. 166—167
  2. [moi-krai.info/kraevedenie/1417/ Величайшая святыня России]. О. Конева, 16.10.2009.
  3. [www.pravoslavie.ru/put/1940.htm Икона Божией Матери Корсунская, или Эфесская] на сайте Православие.Ру
  4. [kommersant.ru/doc/1816077 Ъ-Огонек — «Икона — живой организм»]

Ссылки

  • [www.pravoslavie.ru/put/1940.htm Икона Божией Матери Корсунская, или Эфесская] на сайте Православие.Ру
  • [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=8451 Ефесская икона Божией Матери] в проекте [drevo.pravbeseda.ru/ Открытая православная энциклопедия «Древо»]
  • [days.pravoslavie.ru/Life/life1700.htm Корсунская икона Божией Матери] на сайте Православие.Ру
  • Протоиерей Бухарев И. [sedmitza.ru/index.html?did=10797 Чудотворные иконы Пресвятой Богородицы]. — М.: Изд-во «Аксиос», 2002, «Октябрь».
  • Поселянин Е. [sedmitza.ru/index.html?did=12048 Богоматерь. Описание Её земной жизни и чудотворных икон]. — М.: АНО «Православный журнал „Отдых христианина“», 2002, «Сказания о чудотворных иконах Богоматери. Октябрь».

Отрывок, характеризующий Корсунская икона Божией Матери

– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.