Кошти
Кошти́ (перс. کشتی), также кушти́, кусти́ — специальный, изготавливаемый особым способом пояс зороастрийцев, повязываемый поверх нательной рубашки седре и выполняющий функции религиозного символа и знака совершеннолетия и принадлежности к общине у последователей пророка Заратуштры.
Содержание
Название
Название священного зороастрийского пояса фиксируется в среднеперсидской литературе в виде kustīg (kwstyk, kstyk), откуда происходит заимствование в арабский کُستیج. Это слово образовано от пехл. kust /kwst/ «сторона», «бок»[1]. Среди парсов имеет хождение новоперсидский рефлекс этого слова kustī (перс. کستی, гудж. ખુસ્તી). Зороастрийцы Ирана называют пояс иным диалектным вариантом этого слова — kuštī — в соответствии с закономерностями своего разговорного языка дари, относящегося к северо-западным иранским языкам, в которых не было среднеперсидского перехода *-št- > -st-.
В Авесте нательный пояс называется другим словом — aiβyåŋhana-, от aiβi-yåŋha- «повязывать». Этим же словом в Авесте называется шнур, которым мобеды при совершении литургии Ясны связывают ритуальный пучок прутьев — барсом. В полном соответствии с этим современные зороастрийцы также называют этот шнур кошти[2].
История и религиозное значение
Пояс кошти тесно связан индоиранской символикой плетения и узлов. Его индийское соответствие — шнур дваждырождённых яджнопавита (санскр. yajñopavīta-), торжественно одеваемый на обряде посвящения «упанаяна». В отличие от яджнопавиты кошти одевается не через плечо, а вокруг талии и поверх рубашки-седре.
Традиция в целом признаёт дозороастрийское происхождение священного пояса и называет первым человеком, повязавшим его, Джамшида[3]. При этом упоминается, что при разделе имущества Поурушаспы, отца Заратуштры, пятнадцатилетний будущий пророк предпочёл из всей одежды именно длинный пояс, который он тут же повязал себе на талию[4], задав тем самым образец для своих последователей. Кроме того, говорится, что сами Амешаспанды на встрече с Заратуштрой были повязаны поясами-кушти, таким образом священный пояс является отличительным признаком духовных существ и придерживающихся их закона[3]. «Украшенный звёздами» пояс, отождествляемый с самой «маздаяснийской верой» (зороастризмом), согласно Хом-яшту, Мазда даровал Хаоме, растущему высоко в горах[5].
Согласно книге Дадестан-и Дениг, повязывающий пояс-кошти показывает тем самым готовность служить Ахура Мазде в соответствии с персидской идиомой подпоясаться — «приготовиться к совершению дела»[6]. Кошти - символ не только связи с Богом, но и связи между зороастрийцами. Считается, что человек, перевязывающий каждый день пояс, обретает часть благодеяний всех зороастрийцев мира, где бы они не находились[3].
Материал и структура
Кошти изготавливается в обязательном порядке из нитей белой шерсти, в настоящее время преимущественно овечьей. В соответствии с предписаниями среднеперсидского текста Шаяст-Нашаяст кошти может быть изготовлен также из козьей или верблюжьей шерсти, а использование шёлковой нити для этого недопустимо[7]. Плетение поясов зороастрийцы обычно доверяют единоверцам, отличающимся особым благочестием.
Кошти сплетается из 72 белых шерстяных нитей в шнур шириной не более пальца. 72 нити соответствуют 72-м главам литургии Ясны. На концах нити распускаются из плетения, разделяясь на шесть узелков по двенадцать нитей. Шесть узелков символизируют шесть главных зороастрийских праздников гаханбаров[8].
Повязывание пояса
Носить под верхней одеждой седре и кошти считается религиозной обязанностью каждого совершеннолетнего зороастрийца. Обряд посвящения мальчиков и девочек, после которого они становятся полноправными членами религиозной общины — Седре-Пуши заключается в торжественном одевании рубашки-седре и повязывании пояса руками мобеда.
Ежедневно зороастрийцы несколько раз развязывают кошти и с чтением особой молитвы повязывают его вновь. В Хормазд-яште упоминается ежедневное повязывание пояса зороастрийцами:
[Ахура Мазда:] Кто мои имена в этом мире плотском, о Спитама Заратуштра, вслух будет произносить днем или ночью, будет произносить, вставая или ложась, ложась или вставая, повязанный поясом или повязывая пояс, повязанный поясом или развязывая пояс, <…>, того ни днем ни ночью муж, ведомый яростью, подлость замышляющий, не поразит; ни мечи, ни кинжалы, ни стрелы, ни ножи, ни палицы не настигнут, ни камень не поразит[9].
Пояс оборачивается вокруг талии трижды, что символизирует этическую триаду зороастризма: благие мысли — благие слова — благие дела[8]. На втором обороте кошти завязывается двумя узлами спереди с двоекратным чтением молитвы Ахуна Ваирья, а на третьем — двумя узлами сзади с чтением молитвы Ашем Воху. Первый узел символизирует признание того, что Бог Един. Второй — что маздаяснийская вера истинна и ниспослана Ахура Маздой. Третий — веру в пророческую миссию Заратуштры. Четвёртый — приверженность благим мыслям, благим словам и благим делам[3].
Традиция рекомендует перевязывать пояс в следующих случаях:
- после пробуждения
- после справления естественных нужд
- перед чтением молитв
- после купания
- перед принятием пищи[10]
Напишите отзыв о статье "Кошти"
Примечания
- ↑ Paul Horn. Grundriss der Neupersischen Etymologie. Strassburg, 1893. S.190
- ↑ Kavasji Edalji Kanga. Complete Dictionary of the Avestan Language, Gujarati and English. Bombay, 1900. P. 6
- ↑ 1 2 3 4 Саддар, 10
- ↑ Избранное Задспрама, 20
- ↑ Ясна, 9:26
- ↑ Дадестан-и Дениг, 39
- ↑ Шаяст-Нашаяст, 4:1-3
- ↑ 1 2 دکتر جهانگیر اوشیدری. دانشنامهی مزدیسنا. تهران، ۱۳۷۱. ص. ۳۹۴ (Джахангир Ушидари. Энциклопедия Маздаясны).
- ↑ Яшт 1:16-18
- ↑ [www.avesta.org/ritual/navjote.htm#part3 J.J. Modi. The Navjote Ceremony of the Parsis. III. The symbolism of the Sacred Shirt and Thread.]
Отрывок, характеризующий Кошти
– Вот и договорился! – сказала она.Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
