Красинский, Адам Станислав (епископ виленский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Адам Станислав Красинский
польск. Adam Stanisław Krasiński<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Епископ Виленский
27 сентября 1858 — 15 марта 1883
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Вацлав Жилиньский
Преемник: Кароль Гриневецкий
 
Рождение: 24 декабря 1810(1810-12-24)
дер. Велничи Волынской губернии.
Смерть: 9 мая 1891(1891-05-09) (80 лет)
Краков

А́дам Стани́слав Краси́нский (польск. Adam Stanisław Krasiński; 24 декабря 1810, дер. Велничи Волынской губернии — 9 мая 1891, Краков) — виленский епископ, проповедник, филолог, поэт, переводчик.



Биография

Учился в гимназии пиаров в Корецком Междуречье и в Любешове, затем в Виленской Духовной академии. Был профессором Римско-католической академии в Санкт-Петербурге (18531858). В 18581864 гг. епископ виленский. За отказ осудить восстание 1863 г. и его участников по распоряжению М. Н. Муравьёва был арестован и выслан в Вятку. Жил в ссылке во внутренней России двадцать лет (до 1882). В 1883 обосновался в Кракове. Член краковской Академии наук (польск. Akademia Umiejętności).

Главные переводческие работы Красинского — «Поэтическое искусство» Горация (польск. «Sztuka rymotwórcza Horacego z łacińskiego»; Вильно, 1835) и стихотворный перевод «Слова о полку Игореве» (польск. «Pieśń o półku Igora: Staroslawianski poemat z XII wieku»; СПб., 1856). Красинскому также принадлежат грамматика польского языка (1837; несколько изданий) и учебник права «Prawo Kanoniczne» (Вильно, 1861).

Источники


Напишите отзыв о статье "Красинский, Адам Станислав (епископ виленский)"

Отрывок, характеризующий Красинский, Адам Станислав (епископ виленский)

По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.