Кривицкий, Александр Юрьевич

Александр Кривицкий
Имя при рождении:	Зиновий Юлисович Кривицкий
Дата рождения:	15 (28) августа 1910(1910-08-28)
Место рождения:	Курск, Российская империя
Дата смерти:	13 января 1986(1986-01-13) (75 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, публицист, журналист
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	очерк
Язык произведений:	русский
Премии:
Награды:

Александр Юрьевич Криви́цкий (настоящее имя — Зиновий Юлисович Кривицкий; 1910—1986) — советский писатель, публицист, новеллист, журналист, редактор, член Союза советских писателей. Заслуженный работник культуры РСФСР (1972).

Биография

Родился 15 (28 августа) 1910 года в Курске в семье сапожника. В 1933 году окончил Коммунистический институт журналистики. Член ВКП(б) с 1932 года. В 1937—1947 гг. — корреспондент, начальник отдела литературы и искусства, специальный корреспондент газеты «Красная звезда».

В годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом, позже литературным секретарём редакции газеты «Красная звезда». В 1945 году в качестве военного корреспондента присутствовал на церемонии подписания Акта о капитуляции гитлеровской Германии в берлинском предместье Карлсхорст.

После 1947 году, наряду с литературной деятельностью, работал заместителем главного редактора журнала «Новый мир», затем редактор международного раздела «Литературной газеты».

В последние годы жизни член редколлегии журнала «Знамя».

Творчество

Литературную деятельность начал в годы первых пятилеток в ежедневных многотиражках на фабрике имени Парижской Коммуны и на заводе имени М. В. Фрунзе.

Автор романов, повестей и рассказов, в основном, на историческую и военно-патриотическую тему. Признанный мастер сюжетных памфлетов на международные темы. Многочисленные статьи, очерки и памфлеты Кривицкого печатались в центральных газетах и журналах СССР.

Двадцать восемь панфиловцев

О героях-панфиловцах страна узнала из заметки фронтового корреспондента В. И. Коротеева, опубликованной 27 ноября 1941 года в газете «Красная звезда». На следующий день 28 ноября там же была опубликована большая передовая статья «Завещание 28 павших героев», написанная литературным секретарём редакции Александром Кривицким. Затем 22 января 1942 года на страницах газеты появился его же очерк «О 28 павших героях», где все они впервые перечислялись поимённо.

Все очерки и рассказы, стихи и поэмы о 28 панфиловцах, появившиеся в печати позднее, написаны либо Кривицким, либо при его участии и в различных вариантах повторяют его очерк «О 28 павших героях».

В апреле 1942 года, после того как во всех воинских частях стало известно из газет о подвиге 28 гвардейцев из дивизии И. В. Панфилова, по инициативе командования Западного фронта, было возбуждено ходатайство перед Наркомом обороны о присвоении им звания Героев Советского Союза. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942 года всем 28 гвардейцам, перечисленным в очерке Кривицкого, было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.

В книге «Тень победы» Виктор Суворов ссылаясь на материалы следствия военной прокуратуры, пишет «А. Ю. Кривицкий описал героический бой как очевидец. Но был ли он очевидцем? В военной прокуратуре ему вежливо задали вопрос: был ли он 16 ноября 1941 года в районе разъезда Дубосеково? Выяснилось: в районе боя означенный товарищ не был. Если бы был, то из этого ада живым не вышел. На допросе он признал, что в ноябре 1941 года из Москвы не выезжал. О подвиге ему стало известно со слов корреспондента В.Коротеева, который был в войсках. Правда, Коротеев в направлении переднего края дальше Штаба 16-й армии двигаться не рискнул. Именно там, на задворках Штаба, бравый военный корреспондент подхватил слух о совершённом подвиге и, как сорока на хвосте, принёс новость в родную редакцию».

Однако, в 1970-е годы, вспоминая о ходе расследования, А. Ю. Кривицкий сообщил:

Мне было сказано, что если я откажусь от показания, если не скажу, что описание боя у Дубосеково полностью выдумал я и что ни с кем из тяжелораненых или оставшихся в живых панфиловцев перед публикацией статьи не разговаривал, то в скором времени окажусь на Печоре или Колыме. В такой обстановке мне пришлось сказать, что бой у Дубосеково — мой литературный вымысел.

В то же время, согласно исследованию писателя В. О. Осипова и свидетельствам бойцов панфиловской дивизии, утверждается, что авторство фразы «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» принадлежит именно политруку Клочкову, а не корреспонденту Кривицкому: сохранились личные письма Клочкова жене, в которых он выражал свои чувства особой ответственности за Москву в похожих выражениях, кроме того, примерно такие же призывы печатались в обращениях Панфилова к солдатам дивизии и в номерах дивизионной газеты.

Гражданская позиция

А. Ю. Кривицкий являлся одним из подписантов письма группы членов редколлегии журнала «Новый мир», в котором критиковал роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Также выступал с критикой романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», называя его антисоветским

Награды и премии

• Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1982) — за книгу «Тень друга. Ветер на перекрёстке»
• литературная премия имени Александра Фадеева
• премия имени А. К. Толстого «Серебряная лира»
• премия имени Вацлава Воровского

Избранная библиография

• Не забуду вовек (военные очерки, 1964)
• Подмосковный караул (1970—1974)
• Человек и событие
• Точка в конце…
• Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года (1980—1984) (за книгу в 1987 присвоена Государственная премия РСФСР имени М. Горького)
• Ветер на перекрёстке
• На том берегу, или Кое-что о Пентагоне и его окрестностях (1978—1981)
• Портреты и памфлеты (1983)
• Мужские беседы (1985—1986)
• Ёлка для взрослого (1986)
• Бранденбургские ворота (1987)
• Тревожные годы
• Битая карта и др.

Автор воспоминаний о Назыме Хикмете, К. Симонове, Б. Пастернаке и других писателях.

Ссылки

• [www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&AG8/a784f82e/index Кривицкий, Александр Юрьевич]

Отрывок, характеризующий Кривицкий, Александр Юрьевич

В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.