Кубинская интервенция в Анголу

Кубинская интервенция в Анголу
Основной конфликт: Гражданская война в Анголе
Куба, Ангола и Южная Африка на карте мира.
Дата	с 1975 года по 1991 год
Место	Ангола
Причина	поддержка Кубой политики МПЛА
Итог	Подписание Нью-йоркских соглашений, вывод войск Кубы
Изменения	Статус-кво
Противники
Куба Куба</br> МПЛА ЮАР</br>Заир Заир</br> ФНЛА</br> УНИТА
Командующие
Фидель Кастро</br> Антонио Нето Балтазар Форстер</br> Жонаш Савимби
Силы сторон
25,000 солдат неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Кубинская интервенция в Анголу (исп. Operación Carlota) — военное вмешательство вооружённых сил Кубы в гражданскую войну в Анголе в ноябре 1975 года.

Ход боевых действий

В ноябре 1975 года, накануне провозглашения независимости Анголы, Куба произвела крупномасштабную военную интервенцию для поддержки прокоммунистической фракции МПЛА против прозападных фракций ФНЛА и УНИТА, которых поддерживали Соединённые Штаты Америки, ЮАР и Заир. К концу 1975 года Куба направила в Анголу 25000 солдат. После вывода войск Заира кубинские вооружённые силы остались в Анголе и продолжили воевать против УНИТА и поддерживавших их оружием, инструкторами и войсками ЮАР в гражданской войне. В 1988 году кубинские войска вновь вмешались в конфликт, чтобы предотвратить поражение вооружённых сил за освобождение Анголы (ФАПЛА) в битве против УНИТА, что привело к битве при Квито-Кванавале и открытию второго фронта. Такой поворот событий стал главным толчком к подписанию Нью-Йоркских соглашений, согласно которым кубинские и южноафриканские войска были выведены из Анголы, а Намибии была предоставлена независимость, фактически МПЛА выиграла войну, лишив прямой помощи силы УНИТА. В 1991 году кубинский воинский контингент окончательно покинул Анголу, однако вялотекущая гражданская война в стране против остатков унитовцев закончилась только в 2002 году (бои в анклаве Кабинда идут по настоящее время).

Отрывок, характеризующий Кубинская интервенция в Анголу

Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.