Лаубе, Юлиус

Юлиус Лаубе Heinrich Wilhelm Julius Laube

Генрих Вильгельм Юлиус Лаубе (нем. Heinrich Wilhelm Julius Laube; 1841 — 1910) — немецкий дирижёр.

Учился музыке с восьмилетнего возраста. В 1857 г. поступил на военную службу в Тюрингии, одновременно играя в военном оркестре на гобое и находя время учиться дальше игре на скрипке и фортепиано. В 1868 г. стал руководителем оркестра. В 1877 г. вышел в отставку с военной службы и обосновался в Гамбурге, где создал собственный оркестр, сосредоточившись на исполнении новейшей музыки. Среди композиторов, чьи сочинения Лаубе пропагандировал, был Чайковский; Лаубе, в частности, впервые в Гамбурге исполнил его симфонию «Манфред». В 1888 г., по случаю приезда Чайковского в Гамбург, Лаубе дал торжественный концерт, включив в программу Итальянское каприччио и увертюру «Ромео и Джульетта». Под впечатлением от этого концерта Чайковский организовал для Лаубе российский ангажемент, и в 1888—1891 гг. Лаубе дирижировал летними концертами на Павловском вокзале; при этом, однако, Чайковский обратился к Лаубе с письмом, призвав его исполнять музыку других русских композиторов, но воздержаться на некоторое время от его собственной музыки, дабы не создавать у публики впечатления, что помощь Чайковского носила небескорыстный характер. В дальнейшем Лаубе был одним из основателей Общества гамбургских друзей музыки (нем. Verein der Hamburgischen Musikfreunde) и в 1896—1908 гг. дирижировал серией популярных концертов Общества.

Ссылки

• [en.tchaikovsky-research.net/pages/Julius_Laube Julius Laube] // Tchaikovsky Research  (англ.)

Отрывок, характеризующий Лаубе, Юлиус

Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.