Гобой

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гобой
Классификация

язычковый деревянный духовой музыкальный инструмент с двойной тростью

Диапазон

Родственные инструменты

Английский рожок, Фагот, Шалмей

Музыканты

Гобоисты

Гобой на Викискладе
ГобойГобой

Гобо́й (от фр. hautbois, буквально «высокое дерево», англ. oboe, итал. oboe, нем. Oboe) — язычковый деревянный духовой музыкальный инструмент сопранового регистра, представляющий собой трубку конической формы с системой клапанов и двойной тростью (язычком)[1]. Современный вид гобой приобрёл в первой половине XVIII века. Инструмент обладает певучим, однако, несколько гнусавым, а в верхнем регистре — резким тембром.

Инструменты, считающиеся прямыми предшественниками современного гобоя, известны с античности и сохранились в первозданном виде в разных культурах. Народные инструменты, такие как бомбарда, волынка, жалейка, дудук, гайта, хитирики, зурна вместе с инструментами Нового времени (мюзетт, собственно гобой, гобой д’амур, английский рожок, баритоновый гобой, барочный гобой) составляют обширное семейство этого инструмента.

Гобой используется в качестве сольного инструмента, в камерной музыке и симфоническом оркестре.

Основу репертуара для гобоя составляют произведения эпохи барокко (сочинения Баха и его современников) и классицизма (Моцарт). Реже исполняются сочинения композиторов-романтиков (Шумана) и современных композиторов.





История гобоя

Древний мир и Античность

Язычковые инструменты существовали с древнейших времён. В Древнем Египте они были известны под названием «мемет», а в Древней Греции был широко распространён авлос (аналогичный инструмент под названием тибия использовался у этрусков и в Древнем Риме). Что касается конструкции их язычков, то сейчас затруднительно однозначно установить были ли они одинарными или двойными, но весьма вероятно, что использовались и те и другие[2]. Широко распространены были разновидности этих инструментов, состоявшие из двух трубок, на которых играли одновременно, причём одна из трубок давала однозвучное басовое сопровождение для другой (бурдон)[3]. Аналогичное бурдонное сопровождение стало отличительной особенностью другого инструмента с двойным язычком — волынки.

Родственные гобою инструменты в народной музыке[4]

Близкими по происхождению к гобою инструментами можно считать зурну (распространена в Закавказье, Средней Азии, Турции, Македонии), дудук, венгерские народные инструменты тороксип и тарогато, среднеазиатский сурнай, индийский шенай, японскую хитирики и многие другие.

Эволюция гобоя в Европе

Начиная с XII века, гобои начинают всё чаще изображаться на гобеленах, картинах, в иллюминированных книгах, и это даёт возможность в какой-то мере проследить историю изменений этого инструмента.

Шалмей (гобой эпохи Ренессанса) изготавливался из одного куска дерева и имел достаточно большую длину. От этого инструмента произошли кроммхорны, итальянские чиарамеллы и пиффери, испанские дульсаины и грайли, французские бомбарды и «гобои Пуату», а также многие другие инструменты. Шалмеи существовали в нескольких разновидностях (от высокой до басовой) и часто объединялись в ансамбли (в то время называвшиеся «консортами»).

Появление гобоя эпохи барокко

Во Франции шалмеи и круммхорны звучали повсюду: от королевского двора до деревенского праздника; «гобои Пуату» появлялись на музыкальных вечерах у Людовика XIV, мюзетты (гобои высокого регистра) сопровождали крестьянские танцы.

С середины XVII века крупнейшие французские музыкальные мастера и музыканты при королевском дворе — Оттетер и Филидор — взялись за совершенствование инструмента. Первым нововведением было разделение гобоя на три части для удобства хранения и переноса. В дальнейшем было улучшено интонирование, проведён более точный расчёт местоположения звуковых отверстий и добавлены несколько клапанов. Трость также была усовершенствована: теперь музыкант мог управлять её колебаниями непосредственно губами, что улучшало чистоту и красоту звука. Впоследствии такие же реформы привели к созданию современных кларнета и фагота. Оттетер и Филидор считаются создателями инструмента, который сейчас называют «баро́чным гобоем».

В 1664 году Жан Батист Люлли, придворный дирижёр и композитор, сочинил марш для новых инструментов и включил их в придворный оркестр. Постепенно они вытеснили из оркестра менее технически совершенные круммхорны, перестали употребляться и другие старинные инструменты (блокфлейты, теорбы, виолы, спинеты и др.). Гобои также вошли в состав военных духовых оркестров и таким образом достаточно быстро (вместе с фаготами) распространились по всей Европе. Новый инструмент находил применение в оперном оркестре, придворных балетных постановках, ораториях, кантатах и широко стал использоваться в качестве солирующего и ансамблевого инструмента.

Практически все ведущие композиторы эпохи барокко создавали произведения для гобоя[5] и его разновидностей: гобоя д’амур[6], охотничьего гобоя (oboe da caccia)[7], английского рожка[8], баритонового гобоя (этот инструмент употреблялся достаточно редко. Что интересно — уже в 1680 году он имел форму, напоминающую саксофон[9]). XVIII век можно с полным правом назвать «золотым веком» гобоя.

Гобой классического периода

Классический гобой (середина XVIII — начало XIX века) практически не отличался от своего предшественника. Для упрощения аппликатуры (например, для исполнения трелей), расширения диапазона (до середины третьей октавы) было увеличено количество клапанов, но в целом форма инструмента не изменилась. Нередкими были случаи, когда дополнительные клапаны добавлялись к гобою спустя достаточно длительное время после его изготовления.

Современный гобой

Во второй четверти XIX века конструкция деревянных духовых инструментов пережила настоящую революцию: Теобальд Бём изобрёл систему особых кольцевых клапанов для закрытия нескольких отверстий сразу и применил её на своём инструменте — флейте, в дальнейшем эта система была приспособлена для кларнета и других инструментов. Величина и расположение отверстий более не зависела от длины пальцев музыканта. Это позволило улучшить интонирование, сделать более ясным и чистым тембр, расширить диапазон инструментов.

Для гобоя эта система в исходном виде не подходила. Через некоторое время Гийом Трибер и его сыновья Шарль-Луи (профессор Парижской консерватории) и Фредерик предложили адаптированный для гобоя улучшенный механизм, заодно слегка изменив конструкцию самого инструмента. Их последователи — Франсуа и Люсьен Лоре — создали новую модель гобоя, получившую название «Консерваторская модель с плоскими клапанами», быстро взятую на вооружение всеми гобоистами.

Строение гобоя

Материал для корпуса

Первые гобои изготавливались из тростника или бамбука — для создания корпуса использовалась природная полость внутри трубки. Несмотря на то, что некоторые народные инструменты до сих пор делаются таким образом, довольно быстро стала очевидной необходимость поиска более прочного и устойчивого к переменам обстановки материала. В поисках подходящего варианта музыкальные мастера пробовали разные образцы древесины, как правило, твёрдой, с правильным расположением волокон: самшит, бук, дикая вишня, палисандр, груша. Некоторые гобои эпохи барокко были сделаны из слоновой кости.

В XIX веке, с добавлением новых клапанов, потребовался материал ещё более прочный. Подходящим вариантом оказалось чёрное дерево. Древесина чёрного дерева остаётся основным материалом для производства гобоев до сих пор, хотя иногда применяется древесина экзотических деревьев, таких как кокоболо и «фиолетовое дерево». Проводились эксперименты по созданию гобоев из металла и плексигласа. Одно из последних технологических нововведений применяется фирмой «Buffet Crampon»: инструменты по технологии Green Line из материала, состоящего на 95 % из порошка чёрного дерева и на 5 % — из углепластика. Обладая теми же акустическими свойствами, что и инструменты из чёрного дерева, гобои Green Line намного менее чувствительны к изменениям температуры и влажности, что снижает риск повреждения инструмента, кроме того, они легче и дешевле[10].

«Консерваторская модель»

Ширина канала составляет 4 мм у места вхождения трости в корпус, 16 мм у конца нижнего колена (на длине 480 мм), затем расширяется до 38 мм у раструба (длина участка 110 мм).

На корпусе насчитывается 23 отверстия, закрываемых клапанами. Основной материал для клапанов — мельхиор. Каждый клапан подгоняется под форму инструмента, шлифуется, полируется и покрывается тонким слоем никеля или серебра. Механизм гобоя составляют также многочисленные тяги, рессоры, болты и др. Эта сложная система позволяет извлечь на современном инструменте ноты почти трёх октав: от b (си-бемоль малой октавы) до (фа третьей октавы) и выше.

Венский гобой

В Венском филармоническом оркестре используется модель гобоя, разработанная в начале XX века Германом Цулегером и почти не изменившаяся до наших дней. Помимо Венского оркестра более почти нигде не используется. Изготавливаются такие инструменты в небольших количествах фирмами Гунтрам Вольф и Yamaha.

Разновидности гобоя

«Современное» семейство

  • Мюзетт (гобой-пикколо) in Es или in F (звучит на малую терцию или чистую кварту выше обычного гобоя), с коническим раструбом;
  • собственно гобой, с коническим раструбом;
  • гобой д’амур in A (звучит на малую терцию ниже гобоя), меццо-сопранового регистра, с маленьким изогнутым эсом (особой трубкой, на которую насаживается трость) и грушевидным раструбом;
  • английский рожок (альтовый гобой) in F (звучит на чистую квинту ниже гобоя), с изогнутым эсом и грушевидным раструбом;
  • баритоновый гобой (звучит на октаву ниже гобоя), в английском языке называется «басовым гобоем»; S-образный эс, грушевидный раструб. Иногда заменяет гекельфон — инструмент того же регистра, но другой конструкции.

Барочное семейство

  • Барочный гобой
  • Барочный гобой д’амур
  • Гобой да качча (охотничий гобой)

Трость

Трость ― звукопроизводящий элемент гобоя ― пара упругих тонких камышовых пластинок, плотно соединённых друг с другом и вибрирующих под действием вдуваемой струи воздуха. Качество трости не менее важно, чем свойства самого инструмента.

В большинстве случаев трости делаются вручную самими гобоистами. Трость должна быть адаптирована к силе дыхания музыканта и амбушюру (постановке губ).

Камыш (вернее сорт тростника Arundo donax) — самый подходящий материал для трости, благодаря своим прямым волокнам и большой гибкости. Процесс изготовления трости сложен и долог и включает несколько стадий.

Сначала распиленные по длине камышовые трубки раскалывают на три части, края которых обрезаются таким образом, чтобы они образовывали тупой клин. Затем эти похожие на миниатюрные желоба заготовки замачиваются, поскольку во избежание растрескивания обрабатывать камыш необходимо во влажном состоянии. Далее с помощью специального ручного станка, напоминающего миниатюрный рубанок, заготовка фиксируется и шлифуется с вогнутой стороны до определенной толщины. После этого полученная тонкая изогнутая пластинка перегибается строго посередине на специальной металлической форме, имеющей форму будущей трости, выступающие за границы формы части пластинки обрезаются. Затем пластинка снимается с формы, её концы сводятся вместе и плотно фиксируются проволокой вокруг круглой основы (дорна или штифта), образуя, таким образом, небольшую трубку. Полученная заготовка (называемая «куколкой» из-за своей формы, на фото выше ― часть трости выше обмотки) вновь замачивается, после чего перед последующей обработкой слегка сушится и насаживается на штифт и фиксируется на нём нейлоновой нитью. Далее с помощью острых инструментов (скальпеля или небольшого ножа) начинается её обтачивание и шлифовка с двух сторон, пока она не раскрывается в месте перегиба и не приобретает конечную форму трости — двух соединенных друг с другом треугольных камышовых пластинок, отшлифованных в месте соединения. После этого нейлоновую обмотку нижнего конца «куколки», зафиксированного вокруг штифта, для дополнительной жесткости покрывают лаком. Жесткое сочленение трости и штифта необходимо, поскольку при звукоизвлечении вибрировать должны только обточенные части пластинок, но не вся «куколка».

Поскольку тонкие пластинки трости крайне чувствительны к влажности и механическому воздействию, как правило, трости сохраняются в специальном футляре. Срок их службы, однако, недолог, и поэтому они изготавливаются в достаточно больших количествах. При этом технология их производства требует большой тщательности и камыша высокого качества; заготовки, не удовлетворяющие требованиям, отбраковываются на всех стадиях изготовления.

Роль гобоя в музыке

Музыка барокко

Люлли первым ввёл гобой в оркестр в 1657 году в опере-балете «Больной Амур», первые сольные сочинения для гобоя — «Королевские концерты» Франсуа Куперена, сюиты и «Сельские дивертисменты» Жозефа Буамортье, наконец, концерт для гобоя с оркестром (C-dur) Жана-Мари Леклера.

Среди сочинений для гобоя этого периода — концерты для одного или двух гобоев Томазо Альбинони (ор. 7, 1715 г., самые ранние из напечатанных в Европе, и ор. 9, 1722 г.), Концерт для гобоя и струнных Алессандро Марчелло, многочисленные (около 100) сонаты и концерты Антонио Вивальди, произведения Георга Фридриха Генделя и Георга Филиппа Телемана (сонаты и концерты), большие сольные эпизоды в операх, мессах, балетах, кантатах, ораториях. В сочинениях Иоганна Себастьяна Баха гобой также играет немаловажную роль: «Бранденбургские концерты» № 1 и № 2, Концерт для скрипки и гобоя с оркестром, концерт для гобоя д’амур с оркестром и многочисленные соло в ариях из кантат.

Музыка классицизма

Самые известные сочинения для гобоя этого периода принадлежат Вольфгангу Амадею Моцарту: концерт C-dur, написанный для итальянского гобоиста Ферлендиса и квартет для гобоя со струнным трио F-dur, посвященный другу Моцарта, гобоисту Фридриху Рамму. Гобою также поручаются значительные оркестровые эпизоды в операх, симфониях и духовных сочинениях Моцарта. Нужно также отметить обязательное присутствие двух гобоев в камерной музыке Моцарта для духовых инструментов в жанре Harmoniemusik: секстеты для двух гобоев, двух фаготов и двух валторн и серенады для двух гобоев, двух кларнетов, двух фаготов и двух валторн.

Среди гобоистов популярен Концерт C-dur Йозефа Гайдна. Однако, точное авторство этого концерта не установлено, поскольку до нас дошла лишь копия, на которой чьей-то рукой позже было написано «Гайдн». Возможно, это произведение принадлежит перу композитора-современника Гайдна Йозефа Мальцата. Концерты же Йозефа Гайдна для двух колёсных лир с оркестром переработаны впоследствии для флейты и гобоя с оркестром. Один концерт для такого же состава принадлежит также перу Антонио Сальери, а позже произведение для гобоя и флейты с оркестром напишет ученик Сальери, Игнац Мошелес.

Концерт c-moll Доменико Чимарозы, ставший знаменитым, на самом деле является переложением нескольких его клавесинных пьес английским композитором XX века Бенджамином.

Не обошёл своим вниманием гобой и Людвиг ван Бетховен: услышав в декабре 1793 года трио для двух гобоев и английского рожка, сочинённое гобоистом и композитором Яном Вентом (1745—1801), молодой Бетховен сочинил два произведения для такого же состава: Вариации на тему «Là ci darem la mano» из оперы Моцарта «Дон Жуан» и Трио C-dur, op.87. Композитор написал концерт для гобоя в тональности F-dur, однако он утерян и до наших дней дошли только наброски к нему. В Третьей и Шестой симфониях Бетховена гобою поручено значительное соло.

Музыка XIX века

Несмотря на то, что в эпоху романтизма в связи с возросшим интересом композиторов к фортепиано и скрипке количество литературы для духовых инструментов сократилось, ряд сочинений, написанных в этот период, предназначались для исполнения на гобое. Среди наиболее известных сочинений этого времени:

Музыка XX века

Среди многочисленных произведений XX века, в которых используется гобой и его разновидности, нужно отметить:

Гобой в оркестре

В симфоническом оркестре используется обычно два или три гобоя. Партии английского рожка или гобоя д’амур (если таковые предусмотрены) исполняются одним из гобоистов. Изредка используется гобой-пикколо (например, во Втором концерте Бруно Мадерны).

Традиционно по ноте «ля» первой октавы, исполняемой гобоем, настраивается весь симфонический оркестр. Считается, что звук гобоя наименее подвержен расстраиванию (благодаря небольшим размерам звукообразующего элемента — трости, и малой возможности «подстроить» инструмент — выдвигание трости лишь незначительно сказывается на интонации).[11].

Киномузыка

Благодаря своему выразительному тембру гобой и английский рожок часто используются в музыке к кинофильмам. Так, Джон Уильямс поручил гобою главную тему в музыке к фильму «Звёздные войны. Эпизод II. Атака клонов», а Эннио Морриконе — в фильме «Миссия».

Производители

Классические и барочные инструменты
  • M&F Ponseele
  • Marc Ecochard
  • Paul Hailperin
Современные инструменты
  • Lorée
  • Buffet-Crampon
  • Bulgheroni
  • Covey
  • Fossati
  • Marigaux
  • Patricola
  • Mönnig
  • Rigoutat
  • Yamaha
  • Howarth
  • Dupin
  • Laubin

Библиография

  • Палтаджян Ш. Г. [www.irbis-nbuv.gov.ua/cgi-bin/irbis_nbuv/cgiirbis_64.exe?C21COM=2&I21DBN=UJRN&P21DBN=UJRN&IMAGE_FILE_DOWNLOAD=1&Image_file_name=PDF/had_2009_2_16.pdf Гобой в творчестве итальянских композиторов XVIII века] // Известия Харьковской государственной академии дизайна и искусств. Искусствоведение. Архитектура. — 2009. — №. 2. — С. 108—114.
  • Le hautbois dans la musique Française 1650—1800, Francois Fleurot, Editions Picard
  • Hautbois Methodes et traites — Dictionnaires, Philippe Lescat et Jean Saint-Arroman, Editions Fuzeau
  • Левин С. Духовые инструменты в истории музыкальной культуры. Часть 1. Ленинград, 1973
  • Левин С. Духовые инструменты в истории музыкальной культуры. Часть 2. Ленинград,1983
  • Усов Ю. История зарубежного исполнительства на духовых инструментах. Второе издание. Москва, 1989.

Источники

  • Goossens, Leon & Roxburgh, Edwin: Die Oboe (Yehudi Mehunins Musikführer), Edition Sven Erik Bergh, 1979. ISBN 3-88065-107-8;
  • Берлиоз Г. Большой трактат о современной инструментовке и оркестровке. — М., 1972;
  • Носырев Е. Из истории гобоя и исполнительства на нём в России. //Научно-методические записки Саратовской консерватории. Саратов, 1959

Напишите отзыв о статье "Гобой"

Примечания

  1. Соловьёв Н. Ф. Гобой // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Thomas J. Mathiesen. Apollo’s Lyre. Greek Music and Music Theory in Antiquity and the Middle Ages. Lincoln & London, 1999.
  3. Goossens, Leon & Roxburgh, Edwin: Die Oboe (Yehudi Mehunins Musikführer), Edition Sven Erik Bergh, 1979. ISBN 3-88065-107-8
  4. [www.schalmeienwelt.net/html/instruments/103_e_acountries.html Liste des differents noms de hautbois suivant les pays]
  5. [web.archive.org/web/20050321202018/mywebpages.comcast.net/cbrodersen/Baroqueoboe.gif гобой]
  6. [mywebpages.comcast.net/cbrodersen/Oboedamore.gif гобой д’амур]
  7. [web.archive.org/web/20030320052247/mywebpages.comcast.net/cbrodersen/Dacaccia2.gif Охотничий гобой (da caccia)]
  8. [72.5.117.144/fif=fpx/sc1/SC14443.fpx&obj=iip,1.0&wid=400&cvt=jpeg английский рожок]
  9. [monsite.orange.fr/gueraudiere/images/8-picture1.jpg Баритоновый гобой в форме саксофона]
  10. [www.buffet-crampon.com/en/instruments.php?mode=productDetails&pid=733 Buffet Crampon, woodwind instruments : clarinets, professional clarinet, oboe, bassoon]
  11. Чулаки М. И. Инструменты симфонического оркестра — СПб.: Композитор, 2005

Ссылки

В Викисловаре есть статья «гобой»
  • Соловьёв Н. Ф. Гобой // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.oboe.ru/ Российский сайт о гобое]
  • [www.oboefm.ru/ Радио «Гобой FM»]
  • [www.wfg.woodwind.org/oboe/ Аппликатура гобоя]
  • [www.public.asu.edu/~schuring/main.html ASU Oboe Homepage] (англ.)
  • [vsl.co.at/en/70/3161/3168/3169/5555.vsl Информация о гобое в Венской симфонической библиотеке] (англ.)
  • [www.idrs.org/ Общество двойных тростей Гобой/фагот] (англ.)
  • [www.haynes-catalog.net/ Каталог нот для гобоя] (англ.)

Отрывок, характеризующий Гобой

– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.