Чимароза, Доменико

Запрос «Чимароза» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Доменико Чимароза Domenico Cimarosa
Годы активности	1772—1800
Страна	Королевство Сицилия Королевство Сицилия Венецианская республика Венецианская республика
Профессии	композитор
Жанры	опера, симфоническая музыка

Доменико Чимароза (итал. Domenico Cimarosa, в приходской книге Cimmarosa; 17 декабря 1749, Аверса — 11 января 1801, Венеция) — итальянский композитор, который наряду со своими современниками, Гульельми и Паизиелло, оставил значительный след в музыкальном искусстве. Он был центральной фигурой в опере, особенно комической, в конце XVIII века.

Биография

Детство и юность

Доменико Чимароза родился в Аверсе в 1749 году. В 1750 (по другим сведениям, в 1756) году семья перебралась в Неаполь. Отец Доменико, Дженнаро Чимароза, был каменщиком и погиб в ходе строительства дворца Каподимонте (итал. Reggia di Capodimonte), упав со строительных лесов. После смерти мужа мать Чимарозы смогла получить работу прачки в расположенном неподалёку миноритском монастыре Сан-Северо, а сам Доменико был взят в школу при монастыре.

Чимароза вскоре привлек внимание монастырского органиста и духовника его матери, фра Полкано, который давал ему уроки музыки. Священник посвятил себя развитию талантливого мальчика, обучив его латыни и музыке и познакомив с немецкой и итальянской классической поэзией. Доменико делал большие успехи и был принят в 1761 году в консерваторию Санта-Мария ди Лорето, где оставался в течение 11 лет. Его учителями были мастера старой итальянской школы: Дженнаро Манна, Феделе Фенароли, Антонио Саккини, Никколо Пиччини и другие. Чимароза научился игре на скрипке и клавесине, а также показал себя одарённым певцом (в частности исполнив заглавную партию в двухактном интермеццо Саккини «Фра Донато», которое шло в разных театрах Неаполя). После окончания консерватории он брал уроки пения у кастрата Джузеппе Априле. Задатки композиторского мастерства он также продемонстрировал уже в годы учёбы, в 1770 году вместе с Дзингарелли и Джузеппе Джордани посещая старшие курсы в капельмейстерском классе и сочинил ряд духовных мотетов и месс. Уже закончив консерваторию, в 1771 году он, возможно, брал дополнительные занятия по композиции у Пиччини.

Начало карьеры

в 1772 году состоялась премьера первой оперы-буффа Чимарозы, «Причуды графа» (итал. Le stravaganze del conte), исполненной в театре Деи Фиорентини в Неаполе в один день с «Чудесами Мерлина и Зорастро» (итал. Le magie di Merlina e Zoroastro. После этого начала шириться его известность как композитора, и всего за год он по своей славе как оперного композитора сравнялся с давним любимцем публики Паизиелло. В том же году он женился на дочери успешного музыкального импресарио Гаэтане Палланте, но этот брак продлился недолго — уже в следующем году Гаэтана умерла. По-видимому, вторично Чимароза женился вскоре после этого, зачав со второй женой двоих детей. Однако и вторая жена Чимарозы прожила недолго.

Произведения Чимарозы вскоре стали популярны в Риме, где его комические интермеццо исполнялись в театре Валле. «Возвращение дона Каландрино» (итал. Il ritorno di Don Calandrino), «Итальянка в Лондоне» (итал. L'italiana in Londra), «Женщины-соперницы» (итал. Le donne rivali) и «Парижский художник» (итал. Il pittore parigino) были поставлены там между 1778 и 1781 годами. Также в Риме, в театрах делле Даме и «Арджентина», прошли премьеры опер-сериа Чимарозы, в том числе его первое произведение в этом жанре «Гай Марий» (итал. Caio Mario, 1780) и «Александр в Индии» (итал. Alesandro nelle Indie, 1781). Гёте был весьма очарован пьесой «Импресарио в нужде» (итал. L’impresario in angustie), которую он услышал во время своего визита в Рим в 1787 году. 10 июля 1780 «Итальянка в Лондоне» стала первой из опер Чимарозы, которые были представлены в театре «Ла Скала» в Милане, начав традицию исполнения его работ, которая продолжались до XIX века. В Неаполе были поставлены оперы-буффа «Мнимая парижанка» (итал. La finta parigina) и «Благородная фраскатанка», созданы оратории «Авессалом» и «Юдифь» и ещё два десятка произведений крупных жанров, в основном опер-буффа. Начиная с 1784 года Чимароза несколько лет прожил во Флоренции, где преимущественно писал духовные произведения (в том числе несколько месс и реквием).

Зрелая жизнь

29 ноября 1779 года Чимароза был назначен внештатным органистом (без жалования) в Неаполитанской королевской часовне. 28 марта 1785 года он был переведен на должность второго органиста с ежемесячной зарплатой восемь дукатов, которые продолжали ему выплачиваться даже во время его отсутствия в Неаполе. С начала 1780-х он также был назначен маэстро (учителем) консерватории при детском приюте Оспедалетто в Венеции; точно не ясно, когда состоялось это событие, хотя 1782 год — наиболее вероятная дата, так как в том году его ранее сочинённая оратория «Авессалом» была переписана для этой консерватории. Несколько его оперных постановок в следующие годы (начиная с опер «Китайский герой» и «Влюблённая балерина», поставленных в Неаполе в 1782) также связаны с его службой в Оспедалетто.

В 1787 году Чимароза был приглашён ко двору Екатерины II, чтобы занять место придворного композитора, освобождавшееся из-за отъезда Паизиелло. На пути к Санкт-Петербургу Чимароза и его жена посетили Ливорно как гости Великого герцога Тосканского Леопольда, который позже, уже как император, сыграл важную роль в успешном пребывании Чимарозы в Вене. В Парме Чимароза посетил герцогиню Марию Амалию, а в конце августа и сентябре провел 24 дня в Вене, где был представлен императору Иосифу II. В эти дни император неоднократно приглашал Чимарозу петь и играть для него. Все эти контакты усилили связи композитора с венским двором. После Вены Чимароза посетил Варшаву, также задержавшись там на месяц по просьбам местной аристократии.

Источники расходятся в вопросе о том, когда Чимароза прибыл в Санкт-Петербург. Его биография в «Новом словаре музыки и музыкантов Гроува» сообщает о его прибытии в российскую столицу уже в начале декабря 1787 года и написанном в том же году Реквиеме соль минор на смерть герцогини Серра-Каприола, жены посла Королевства обеих Сицилий. В то же время «Русский биографический словарь» пишет, что композитор потратил на путь в Россию намного больше времени, лишь в июле 1788 года покинув Неаполь и по пути в Турине успев поставить оперу «Владимир» (итал. Il Valdamiro, так что к месту службы он добрался лишь в начале 1789 года.

Произведя по прибытии в Россию хорошее впечатление на императрицу, Чимароза в дополнение к обязанностям придворного композитора был также назначен учителем пения её внуков. При дворе Екатерины II Чимароза следовал традиции итальянских композиторов, среди которых были Манфредини, Галуппи, Траэтта и Сарти. Его оперы были поставлены в театрах Эрмитажа и театре Гатчнского дворца. Опера-сериа «Клеопатра» и две ранее написанных комических оперы, «Женщины-соперницы» и «Два барона» (итал. I due baroni di Rocca Azzurra), были также представлены широкой российской публике. Однако вскоре после прибытия Чимарозы, императрица наняла ещё одного итальянского композитора, Висенте Мартин-и-Солера, в качестве второго капельмейстера. Его оперы прошли при российском дворе с бо́льшим успехом, чем оперы Чимарозы.

Р.-А. Моозер отмечает странность, связанную со временем службы Чимарозы в Санкт-Петербурге. Если о Галуппи, Паизиелло, Сарти сохранилось множество различных документов и свидетельств в мемуарах и переписке, по которым можно узнать подробности их пребывания в России, то русский период в биографии Чимарозы известен в основном по косвенным источникам. Чимароза, прославившийся в Европе как певец, клавесинист и автор не только опер, но и сонат и камерных произведений, почти не оставил следа в русских документах. Если после санкт-петербургских музыкальных вечеров, проводившихся его предшественником Паизиелло, остались многочисленные инструментальные и оркестровые произведения, то в случае Чимарозы ничего подобного не отмечено. Это тем более удивительно, что русский двор не оставлял его без внимания: например, будущий император Павел I был крестным отцом его сына Паоло, а сама церемония крещения проходила в церкви Св. Екатерины в присутствии придворных и дипломатов.

Великолепие и блеск двора Екатерины начали исчезать к 1791 году, когда экономические кризисы вынудили императрицу отказаться от услуг большинства итальянских певцов. Чимароза, который плохо переносил российские зимы, покинул двор в июне 1791 года. К этому времени уже было известно, что служба Чимарозы в России близится к концу и что он планирует вернуться в Неаполь из-за плохого здоровья. Иосиф II намеревался пригласить его, как только он достигнет Вены, а в 1789 году были переданы в Бургтеатр ряд работ Чимарозы для подготовки к его возвращению. В период с мая по сентябрь возобновлена с новыми актёрами постановка оперы «Два мнимых графа» (итал. I due supposti conti) был возрожден; кроме того, были поставлены «Два барона», для которых Моцарт сочинил арию «Alma grande e nobilcore» (k578). Добравшись до Вены вскоре после смерти Иосифа II, Чимароза сменил Антонио Сальери в должности придворного капельмейстера нового императора Леопольда II. Ему было поручено написать оперу «Тайный брак» (итал. Il matrimonio segreto) на либретто Джованни Бертати, созданное на основе одноименной пьесы Джорджа Колмана и Дэвида Гаррика. Опера, исполненная в Бургтеатре 7 февраля 1792 года, была настолько успешна, что Леопольд II приказал, чтобы её повторили в тот же вечер в его покоях. Чимароза, которого Йозеф Вайгль описал как человека, имеющего веселый и дружеский характер, пользовался большой популярностью среди венского общества и часто развлекал высшее общество, играя на клавире. В течение двух лет пребывания в Вене он сочинил ещё две оперы — «Сердечное бездействие» (итал. La calamita dei cuori), которая не была успешной, и «Любовь дает благоразумие» (итал. Amor rende sagace), а также переработал «Парижского художника».

Последние годы жизни

В 1793 году Чимароза наконец вернулся в Неаполь, где также занял пост придворного капельмейстера и где с большим успехом прошли «Тайный брак» (выдержавший 67 представлений) и новая опера-буффа «Женские хитрости» (итал. Le astuzie femminili). В 1796 году умерла его третья (по другим источникам вторая) жена, от которой у Чимарозы был сын Паоло. В дальнейшем он работал в Риме и Венеции, снова попав в Неаполь в 1798 году и восторженно встретив там французскую революционную армию под командованием генерала Шампьона. Либеральные лидеры под покровительством французов провозгласили Партенопейскую республику, после чего король Фердинанд IV был вынужден бежать из Неаполя. К провозглашению в Неаполе республики Чимароза написал «Патриотический гимн» на слова Луиджи Росси, который пели 19 мая 1798 года при торжественном сожжении королевского флага. Однако в конце июня республика пала, и войска Бурбонов вновь вошли в город. Чимароза оказался в опасном положении ввиду своих республиканских симпатий и предпринял попытку загладить вину, сочинив (по предложению священника Дженнаро Танфано) кантату в похвалу Фердинанда IV, исполненную на 23 сентября. Тем не менее 9 декабря 1799 года он был арестован, ему было предъявлено обвинение в пособничестве оккупантам, а его портрет был предан публичному сожжению.

Композитор провел четыре месяца в тюрьме и был избавлен от смертного приговора только благодаря вмешательству его влиятельных друзей, среди которых были кардиналы Эрколе Консальви и Фабрицио Руффо, леди Гамильтон и русский посол Андрей Италинский; возможно, за композитора заступались также некоторые европейские монархи, на чьей службе он прежде состоял. После освобождения из тюрьмы и запрета появляться в Неаполе Чимароза вернулся в Венецию, куда был приглашен для сочинения новой оперы «Артемизия». Там же он написал мессу для папы Пия VII. Вскоре, однако, состояние его здоровья резко ухудшилось, и он умер 11 января 1801 года, не завершив работу над «Артемизией». Внезапная смерть Чимарозы от желудочной болезни породила слух о том, что он был отравлен по приказу неаполитанской королевы Каролины, и чтобы его опровергнуть, неаполитанскому правительству пришлось даже отправлять в Венецию лейб-медика для официального освидетельствования тела. Чимароза, отпетый в Венеции, был похоронен в Риме на средства кардинала Эрколе Консальви; по заказу Консальви был также создан бюст Чимарозы, установленный в римском Пантеоне.

Творческое наследие

Доменико Чимароза, автор около 80 опер, является одним из ведущих представителей оперы-буффа; завершение развития этого жанра во второй половине XVIII века является заслугой Чимарозы и Джованни Паизиелло. В его лучших операх, и в частности в «Тайном браке», с большим художественным вкусом совмещены комедийная фабула и сценический лиризм, их музыка напевна и использует народные песенные традиции, в то же время будучи богато инструментована и демонстрируя элементы развивающегося симфонизма. Чимарозе принадлежит первенство во введении заключительных ансамблей в конце актов, подытоживающих развитие событий к этому моменту.

В вокально-инструментальное наследие Чимарозы также входит значительное число кантат (в том числе популярная кантата «Капельмейстер», пародирующая современные ему методы репетиций оперных постановок), месс и ораторий (среди которых наиболее известны «Юдифь» и «Триумф религии»), а среди его инструментальных произведений — 40 клавесинных сонат и концерт для двух флейт.

Список произведений, исполненных при жизни композитора

Список приводится по энциклопедическому словарю «Музыкальный Петербург»

• 1772, Неаполь — опера-буффа Le Stravaganze del conte («Причуды графа»); бурлеск Le Magie di Merlino e Zorastro («Чудеса Мерлина и Зорастро»)
• 1773, Неаполь — опера-буффа La Finta parisina («Мнимая парижанка»)
• 1777, Неаполь — опера-буффа Armida immaginaria («Мнимая Армида»)
• 1778
  • Неаполь — оперы Le stravaganze d’amore («Причуды любви») и Gli Amanti comici («Комичные любовники»)
  • Рим — опера L’Italiana in Londra («Итальянка в Лондоне»)
• 1780, Рим — опера Donne rivale («Женщины-соперницы»)
• 1781, Рим — оперы Il Pittore parigino («Парижский художник») и Alesandro nelle Indie («Александр в Индии»)
• 1782
  • Неаполь — оперы La Ballerina amante («Влюбленная балерина») и L’Eroe cinese («Китайский герой»)
  • Рим — опера L’Amor constant («Постоянная любовь»)
  • Милан — опера La Circe («Цирцея»)
• 1783
  • Неаполь — опера Chi d’altrui si veste presto si spoglia («Чужим добром не разживешься»)
  • Рим — опера I dui baroni di Rocca Azzura («Два барона из Рокка Аццура»)
• 1784
  • Венеция — опера L’Olimpiade
  • Неаполь — опера Il Credulo («Легковерный»)
  • Рим — опера I Matrimoni inaspettati («Неожиданные женитьбы»)
  • Флоренция — опера La Vanita delusa, o sia Il Mercato di Malmantile («Обманутое тщеславие, или Рынок в Мальмантиле»)
  • Милан — опера Due supposti conti («Два мнимых графа»)
• 1785, Неаполь — опера Il Marito geloso («Ревнивый муж»)
• 1786
  • Неаполь — оперы Il Credulo и L’Impresario in angustie («Импресарио в нужде»)
  • Санкт-Петербург — опера-буффа L’Amor constant
• 1787
  • Неаполь — опера Il Fanatico burlato («Сварливый фанатик»)
  • Санкт-Петербург — Missa pro defunct
• 1788, Санкт-Петербург — опера-сериа La Vergine del Sole («Дева Солнца») и 2 драматические кантаты
• 1789, Санкт-Петербург — на русском языке представлены оперы Le Donne rivali («Две невесты») и Dui baroni di Rossa Azzura («Два барона»), на итальянском — опера-сериа Cleopatra
• 1790, Париж — L’Italiana in Londra
• 1791, Санкт-Петербург — опера La Serenata non preveduta («Непредвиденная серенада»)
• 1792, Вена — оперы Il Matrimonio segreto («Тайный брак»), La Calamita dei cuori («Сердечное бездействие»)
• 1793, Вена — опера Amor rende sagace («Любовь дает благоразумие»)
• 1794, Неаполь — опера Le Astuzie femini («Женские хитрости»)
• 1795, Рим — опера I Nemici generosi («Великодушные враги»).
• 1796, Неаполь — опера Gli Orazi ed I Curiazi («Горации и Куриации»)
• 1798, Санкт-Петербург — оперы Chi deel’altrui si veste presto si spoglia и I Nemici generosi
• 1799, Неаполь — Патриотический гимн
• 1801, Венеция — опера Artemisia

Литература

• Nick Rossi, Talmage Fauntleroy. [books.google.ca/books?id=7EoyJnrEuDAC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Domenico Cimarosa: His Life and His Operas] : [англ.]. — Greenwood Press, 1999. — ISBN 0-313-30112-3.</span>

Ссылки

• Чимароза Д. // Музыкальная энциклопедия : [в 6 т.] / гл. ред. Ю. В. Келдыш. — М. : Советская энциклопедия : Советский композитор, 1973—1982.</span>
• Владимир Березкин. Чимароза, Доминико // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1905. — Т. 22: Чаадаев — Швитков. — С. 383—385.
• Чимароза, Доменико // Энциклопедия «Кругосвет».
• Н. С. Чимароза, Доменико // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Чимароза, Доменико

– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.