Леонтьев, Николай Михайлович
Николай Михайлович Леонтьев (ум. 1769) — генерал-аншеф русской императорской армии, кавалер ордена Св. Александра Невского.
Единственный сын киевского генерал-губернатора М. И. Леонтьева; двоюродный брат Н. И. Панина[1]. Унаследовал от родителей обширные имения в Ярославском, Пронском, Арзамасском и Тверском уездах, а также большую усадьбу в Леонтьевском переулке, которую заново перестроил.
Как военный Леонтьев, по-видимому, не имел особых дарований и был обязан высокими чинами исключительно родственным связям: через Нарышкиных он состоял в родстве с императрицей Елизаветой Петровной. В начале Семилетней войны он возглавлял одну из пяти колонн русской армии, которые вторглись в Восточную Пруссию; в Цорндорфском сражении (1758) был взят в плен[1], но разменен и оставался в Пруссии до заключения мирного договора. В день коронования Екатерины II в 1762 году, он был произведён в генерал-аншефы, после чего отправлен в отставку. Поселился в деревне, в Крапивненском уезде Тульской губернии[2].
Со своей женой Екатериной Александровной (1721—1786), дочерью графа А. И. Румянцева, не ужился и Елизавета Петровна издала распоряжение о том, чтобы ввиду ссоры супругов «отошла она жить к матери своей графине Марье Андреевне», а генерал-майор Леонтьев возместил ей сумму приданого[3]. В «Записках» Е. Р. Дашковой было указано, что «он потерял седьмую часть своих поместий и четвертую из его прочей собственности по интригам его жены, которая по законам не имеет права на это имение вплоть до его смерти» и на ходатайство Дашковой Екатерина II пообещала, что «Воскресение его будет предметом моего первого указа, который я подпишу»; Дашкова по этому поводу отметила: «Я тем более была довольна, что могла в это время оказать услугу семейству моего мужа и отклонить от себя всякую личную награду, противную моим внутренним убеждениям». У супругов Леонтьевых был один сын — генерал-поручик Михаил Николаевич Леонтьев (1740—1784), на котором закончилась эта ветвь рода Леонтьевых.
В 1769 году Н. М. Леонтьева застрелил, спящего, крепостной помещика Вонлярского, Матвей Садовский, которого подговорили к этому дворовые люди и крестьяне Леонтьева из-за его жестокого с ними обращения[2].
Источники
- ↑ 1 2 «Русская родословная книга» кн. Лобанова-Ростовского. —Т. 1. — С. 325.
- ↑ 1 2 [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVIII/1760-1780/Panin_N_I/briefe_1770.htm Из бумаг графа Никиты Ивановича Панина]
- ↑ Князь Яков Петрович Шаховской [www.vostlit.info/Texts/rus14/Schahovskoj/text5.phtml?id=1850 Записки]
Напишите отзыв о статье "Леонтьев, Николай Михайлович"
Отрывок, характеризующий Леонтьев, Николай Михайлович
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
