Лондонская конференция (1832)

Лондонская конференция 1832 года — международная конференция, призванная создать стабильное правительство в Греции. Переговоры между тремя Великими державами (Великобританией, Францией и Россией) завершились созданием Королевства Греция во главе с баварским принцем Оттоном. Решения были подтверждены Константинопольским договором того же года. Договору предшествовала Аккерманская конвенция, которая до того признала другое территориальное изменение на Балканах — сюзеренитет Княжества Сербия.

Предыстория

Греция победила в войне за независимость от Османской империи (1821—1829) с помощью Великобритании, Франции и России. Лондонским протоколом от 3 февраля 1830 три Великие державы определили границы нового государства. Тем не менее, когда правитель Греции Иоанн Каподистриа был убит в 1831 в Нафплионе, греческий полуостров погрузился в замешательство. Великие державы жаждали формального конца войны и признали греческое правительство.

Лондонская конференция

В мае 1832 британский министр иностранных дел лорд Пальмерстон собрался вместе с французскими и российскими дипломатами и, не посоветовавшись с греками, решил, что Греция должна быть монархией. Собрание предложило трон баварскому принцу Оттону. Также была установлена линия наследования, по которой корона перейдет к отпрыскам Оттона или к его младшему брату в случае отсутствия последних. Было также решено, что ни в коем случае короны Баварии и Греции не должны быть объединены. Как гаранты монархии, Великие державы уполномочили своих послов в Константинополе, османской столице, обеспечить конец Греческой войны за независимость.

21 июля 1832 британский посол сэр Стратфорд Каннинг и другие представители заключили Константинопольский договор, установивший границы нового Королевства Греция по линии Арта-Волос.

Ссылки

• [www.heraldica.org/topics/royalty/greece.htm#Convention-1832 Protocol of London, 1832]

Отрывок, характеризующий Лондонская конференция (1832)

И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.