Питти, Лука

Лука Питти

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Лука Питти (итал. Luca Pitti; 1398, Флоренция — 1472, Флоренция) — богатый флорентийский банкир, живший во времена правления Козимо Медичи. Был преданным другом и слугой семьи Медичи и Флорентийской республике. За заслуги перед государством Лука Питти был произведен в рыцари, а также получал щедрые подарки от Синьории и Медичи в качестве награды за помощь правительству в последние годы правления Козимо Медичи, когда тот был слишком стар и слаб, чтобы удержать власть в одиночку. Он начал строительство фамильного дворца, но в 1549 году тот был продан семье Медичи.

Биография

Лука Питти обладал большим влиянием и властью и был главным соперником Козимо Медичи. В августе 1458 года с помощью своих сторонников он устроил заговор против Медичи, и добился избрания нового правительства. А сам стал гонфалоньером справедливости. Идеи восстановления демократии, которыми прикрывался Лука, заставили Козимо на некоторое время восстановить выборы по жребию. В результате заговора многие влиятельные флорентийцы были изгнаны, и многие другие были отстранены от власти.

В тот момент у Луки появился новый соперник — Джироламо Макиавелли, один из изгнанных. Тот отправился в соседние с Флоренцией княжества и принялся подстёгивать недовольных против нового правительства. Однако через некоторое время он был объявлен мятежником, предан и возвращён во Флоренцию, где таинственно умер в темнице.

Затем Питти был жалован дворянством и стал ещё богаче; Никколо Макиавелли в своём труде «История Флоренции» утверждает, что Лука получил сумму не менее чем в 20 тысяч дукатов. Таким образом, влияние и благосостояние Питти существенно увеличилось.

«Влияние Луки Питти настолько возросло, что теперь правил государством уже не Козимо, а он(...)

Тогда, чтобы превзойти ненавистных Медичи и ещё больше прославиться, он начал постройку великолепного дворца Питти, который стал самым большим зданием во Флоренции, когда-либо воздвигнутым частным лицом. Также он начал строительство красивой виллы в Ручано. Питти хотел, чтобы его дворец превзошёл дворец Медичи и по размерам, и по красоте. Придание гласит, что для его строительства Лука решил задействовать лучших архитекторов своего времени, которым он поручил сделать окна такого же размера, как двери у Медичи, а также построить внутренний дворик, который мог бы вместить в себе весь дворец Медичи на улице Виа Ларга. Предположение, что дизайн дворца был выполнен Филиппо Брунеллески, скорее всего неверно, так как на момент строительства он был уже 20 лет как мёртв. Действительный архитектор, по многим предположениям Лука Франчелли, в то время не был так известен, и новый дворец, хотя и внушал трепет, всё же не мог равняться с величественными резиденциями Медичи. Макиавелли также утверждает, что все изгнанные из Флоренции, к тому же и преступники, подлежащие преследованию, находили убежище во дворце, если могли быть полезны строительству. К тому же Макиавелли намекает на то, что в дальнейшем Питти также обогатился за счёт взяток и подарков в обмен на услуги. Эти обвинения могут быть и ложными и правдивыми; следует помнить, что Макиавелли, кроме того, что враждовал с Медичи, был ещё и родственником заклятого врага Питти Джироламо Макиавелли, который был скорее всего убит по приказу правительства, которое фактически контролировалось Лукой.

Существует теория, что Питти желал стать первым гражданином Флоренции и сделаться диктатором, но историческая наука и его действия не подтверждают её. После смерти Козимо Медичи в 1464 году, хотя он и был приверженцем возвращения к строгой и сильной форме республиканской власти, Питти поддерживал сына Козимо Пьеро ди Козимо Медичи, правившего республикой с момента смерти отца по 1469 год.

В 1471 году он участвовал в Совете Двадцати, собранном по поводу войны с Вольтеррой.

Процветание Питти начало гаснуть после смерти его покровителя Козимо Медичи. У него уже не хватало средств на завершение строительства дворца, так что в 1465 году работы были остановлены. Лука умер в 1472 году, так что он так и не увидел свой дворец во всей красе. Семейство Питти смогло пережить потрясения после свержения Медичи в 1494 году и становления тирании Джироламо Савонаролы. Сохраняя некоторую ограниченную власть и влияние, семья продолжила жить во дворце до 1549 года, когда обедневший потомок Луки Буонаккорсо Питти был вынужден продать дворец Элеоноре Толедской, жене великого герцога Тосканского Козимо I Медичи, который восстановил власть Медичи во Флоренции в 1537 году.

Литература

• Salvadori Patrizia Dominio e patronato. — 2000. — [books.google.it/books?id=0x4ekfHiJ3wC&pg=PA22&lpg=PA22&dq=famiglia+pitti&source=bl&ots=Ipm6uQj-EQ&sig=YqaXyLhvsioz-ef-wmE8kPdt52U&hl=it&ei=86FPSvLJAZKmnQPej6DkBw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=10 Disponibile anche online]
• Макиавелли Никколо История Флоренции

Ссылки

• [ebooks.adelaide.edu.au/m/machiavelli/niccolo/m149h/chapter45.html] (англ.)

Отрывок, характеризующий Питти, Лука

– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?