Массовые беспорядки в Орджоникидзе

Массовые беспорядки в Орджоникидзе — события 24-26 октября 1981 года, произошедшие в городе Орджоникидзе на почве конфликта между ингушами и осетинами.

Предыстория

После реабилитации депортированных народов в 1957 году в Пригородном районе Северо-Осетинской АССР произошли первые межэтнические столкновения между осетинами и вернувшимися из казахстанской ссылки ингушами. С тех пор в данном районе подобное происходило постоянно. Особенно обстановка обострялась в период 1972—1973 годов, когда ингушское население начало склоняться к присоединению Пригородного района к Чечено-Ингушской АССР. Недостаточно внимательное отношение к национальному вопросу на Кавказе советского руководства в значительной мере усугубило ситуацию.

Ход событий

21 октября 1981 года в селе Плиево Назрановского района неизвестными было совершено убийство водителя такси Казбека Гаглоева. Понимая, что его похороны могут вылиться в массовые беспорядки, временно исполняющий обязанности начальника Орджоникидзевского высшего военного командного училища МВД СССР полковник Набатов приказал привести все силы и средства в полную боевую готовность. На похоронах, состоявшихся 24 октября 1981 года, присутствовало около тысячи человек. Во время движения процессии в сторону кладбища несколько женщин стали призывать нести гроб с телом убитого к республиканскому обкому КПСС. Это возымело действие, и процессия изменила направление движения в сторону Орджоникидзе. Сотрудники МВД СССР попытались остановить её, однако из-за того, что впереди шли женщины и дети, не смогли применить силу, в результате чего их заслон был прорван. Точно так же были прорваны и несколько других заслонов, в отношении нескольких курсантов и милиционеров участники процессии, которая разрослась уже до трёх тысяч человек, применили физическое насилие. Видя, что ситуация выходит из-под контроля, милицейское руководство отдало приказ курсантам и милиционерам вернуться в Орджоникидзе. Из отпуска срочно был вызван начальник училища внутренних войск генерал-майор Иванов. О событиях на подступах к Орджоникидзе вскоре стало известно и центральном аппарате МВД СССР.

Приблизительно в 15:40 толпа, насчитывавшая уже около четырёх тысяч человек, прорвалась к центру города и заполнила площадь Свободы, где находились обком и Совет министров республики. Гроб с телом Гаглоева был установлен на мраморную трибуну. Наиболее активные участники беспорядков прошли в обком и попросили первого секретаря обкома Билара Кабалоева выйти к ним для переговоров по поводу депортации ингушского населения из по меньшей мере Пригородного района, а как максимум — изо всей республики. Однако Кабалоев так и не вышел, что привело толпу в ярость. Площадь Свободы была оцеплена курсантами находившегося неподалёку училища внутренних войск, но это не помогало, так как в беспорядки включилось большое количество жителей Орджоникидзе, в основном находившаяся в центре города молодёжь.

Неожиданно для оцепления толпа начала штурм обкома. Специальному взводу МВД Северо-Осетинской АССР едва удалось спасти от расправы Билара Кабалоева и вывести его из здания. Во время боёв в обкоме погиб курсант, выброшенный погромщиками из окна второго этажа. Кабалоев пытался успокоить участников беспорядков, но к успеху это не привело, и ему пришлось вернуться в здание обкома и забаррикадироваться. Толпа в это же время атаковала оцепление из курсантов. В них кидали камни, избивали палками и кулаками. Женщины, участвовавшие в беспорядках, раздирали курсантам лица ногтями. Спастись им удалось лишь в своём училище, куда толпе не удалось прорваться. Участники беспорядков разбили в зданиях училища ряд стёкол, а когда против них применили шашки с газом «Черёмуха», стали бросать их обратно в окна.

По приказу генерала Иванова офицерам и прапорщикам училища было роздано табельное оружие, а на территории училища стали дежурить пулемётчики и бронетранспортёр, срочно отозванные из колхозов курсанты 2-го и 3-го курсов вернулись в училище. 25 октября 1981 года, приблизительно в 1:15 два батальона и две роты училища одновременно начали оттеснять толпу в глубь городского парка культуры, достаточно быстро очистив площадь. К 2:00 прибыла колонна 1-го мотострелкового батальона Грозненского конвойного полка. Впоследствии в город также были введены части и боевая техника Орджоникидзевского высшего общевойскового командного училища, Орджоникидзевского зенитно-ракетного училища, мотострелковых подразделений Северо-Кавказского военного округа, частей внутренних войск, отдельных моторизованных батальонов милиции, Пятигорской войсковой комендатуры, спецгруппы 54-й конвойной дивизии, роты специального назначения дивизии имени Дзержинского («Витязь»), а также несколько подразделений Комитета государственной безопасности СССР и командированные с военных сборов военнослужащие запаса. Центральное союзное руководство направило в Орджоникидзе председателя Совета Министров РСФСР Михаила Соломенцева, ряд генералов МВД во главе с Юрием Чурбановым и заместителя Генерального прокурора СССР Баженова.

25-26 октября 1981 года толпа, насчитывавшая более шести тысяч человек, после ожесточённых схваток прорвалась на площадь Свободы. Участники беспорядков были вооружены палками, камнями, арматурой и другими подручными средствами. Они пытались штурмом взять уже не только обком и училище, но и следственный изолятор, здание республиканского драматического театра, фильтрационный пункт, республиканский Госбанк, гостиницу «Владикавказ», кинотеатра «Комсомолец». Против участников беспорядков применялись водомёты и спецсредства МВД. Бронетранспортёры, которые пытались применить против них, были подожжены при помощи бутылок с горючим.

К вечеру 26 октября беспорядки пошли на убыль. Внутренние войска, милиция и КГБ проводили массовые облавы, за три последующих дня задержав около 800 человек.

По официальным данным, в результате событий в Орджоникидзе погиб 1 человек. Получили различные травмы 328 военнослужащих, 226 из которых — курсанты училища внутренних войск.

Отрывок, характеризующий Массовые беспорядки в Орджоникидзе

– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.