Мастерская художника

Ян Вермер

Мастерская художника. 1666—1667

De Schilderkunst

Холст, масло. 130 × 110 см

Музей истории искусств, Вена

К:Картины 1666 года

«Мастерская художника» (также известна как «Аллегория живописи», «Художник и модель», «Искусство живописи») — картина голландского живописца Яна Вермеера Дельфтского, которая экспонируется в Музее истории искусств в Вене. Вермер написал эту картину в последнее десятилетие своей жизни. По стилистическим соображениям её следует считать одной из последних его работ.

Интерпретация

Вермееровские «Аллегория Живописи» и «Аллегория Веры» — парные картины, отражающие распространившееся под влиянием итальянского академизма в Нидерландах на исходе «золотого века» увлечение холодными интеллектуальными аллегориями. В работах такого рода важную роль играет смысловой подтекст.

Название, данное картине самим художником, неизвестно, но есть основания полагать, что произведение представляет собой аллегорическое изображение живописи. В «Аллегории живописи» присутствует обычный для произведений Вермера голландский интерьер, в котором выделяются некоторые особенности, являющиеся, по мнению исследователей живописи «ключами» к пониманию замысла художника. Так, занавес на переднем плане, отдёрнутый на манер театрального, как бы говорит о постановочности, условности сцены, а маска, лежащая на столе, добавляет театральности. Сам художник одет в модный костюм, точно такой же, как на персонаже картины "Сводница", что позволило высказать предположение о том, что на обеих картинах Вермеер изобразил себя. Модель же представляет собой аллегорический образ музы Клио, с иконографическими атрибутами, предложенными для создания аллегорических изображений Чезаре Рипой — с лавровым венком на голове, символом победы, с трубой, символом славы и томом Фукидида в руках. Таким образом, автор даёт понять, что источником вдохновения для художника является муза Истории. Такая точка зрения соответствует принятым в те времена представлениям о том, что историческая живопись является высшей ступенью живописного искусства.

Вермеер был католиком, живущим в протестантской стране. Не исключено, что полотно заключало в себе возможность религиозного прочтения. На такую мысль наводит карта Семнадцати провинций, выпущенная в 1636 году Пискатором, с многочисленными складками и трещинами, разделяющими страну, и двуглавый имперский орёл — эмблема католической династии Габсбургов, венчающий люстру. Отсутствие свечей на люстре символизирует погасший свет католицизма.

Единственное, что изображенный на картине художник нанёс на холст — это лавровый венок, по-видимому, Вермеер хотел показать, что добился победы.

Техника

Рентгенограмма картины показывает, что она в отличие от других произведений совсем не переделывалась и что сначала художник наносил краски на второстепенные детали, то есть Вермеер заранее очень тщательно продумал всю картину.

Передний и задний планы картины слегка расплывчаты, а центр — резкий. Такой эффект наблюдается, если объектив фотоаппарата наведен на средний план. Это доказывает, что Вермеер использовал камеру-обскуру.

На поверхности холста у правой руки девушки имеется отверстие, если в него вставить булавку с ниткой, то нитка будет проходить точно по рядам плиток пола и даже по стороне стола. Таким образом Вермеер добился совершенной перспективы (подобные отверстия есть на 17 его картинах). В частности, такой центр указывает и на самое важное в картине, в данном случае, на девушку (возможно, жену Вермеера, ей тогда было 35 лет).

История

«Аллегория Живописи», видимо, высоко ценилась Вермером, поскольку он не расставался с нею до самой смерти, несмотря на отягощавшее его бремя долгов. Во избежание продажи полотна кредиторам его вдова отказала картину матери, что вызвало протест со стороны вермеровского душеприказчика, Антони ван Левенгука.

Дальнейшая история картины остаётся неизвестной до 1813 года, когда её приобрёл в Вене за 50 флоринов богемский граф Чернин. До 1860 года картина аттрибутировалась Питеру де Хоху — в то время куда более известному художнику, чем Вермер. Чтобы выдать полотно за работу высоко ценившегося де Хоха, на него даже был нанесен соответствующий автограф.

В XX веке семейство Черниных выставило картину вместе с работами Тициана и Дюрера в своём венском дворце. С предложением о приобретении шедевра к владельцу обращался американский миллионер Эндрю Меллон, однако даже усилий шурина графа, Курта Шушнига, было недостаточно, чтобы получить разрешение на вывоз национального достояния из Австрии.

После Аншлюса на «Аллегорию живописи» позарился известный ценитель живописи, Геринг, однако граф Чернин предпочёл продать её за меньшую сумму (1,65 млн марок) самому Гитлеру.[www.nga.gov/exhibitions/verm_6.shtm] 11 октября 1940 г. директор Музея истории искусств лично вручил полотно фюреру, а Чернин направил ему благодарственное письмо.

После войны эта сделка была сочтена добровольной и, когда полотно было найдено в 1945 году спрятанным в соляной шахте близ Мюнхена, американское командование передало его австрийскому правительству. Граф Чернин продолжал считать картину своей собственностью и уже после её передачи в Музей истории искусств пытался продать права на шедевр Вермера одному из музеев Америки.[www.nga.gov/exhibitions/verm_6.shtm]

Литература

• Артур К. Уилок. Ян Вермер. — СПб.: ICAR. — ISBN 5-8592-073-2.

Ссылки

• [www.vokrugsveta.ru/vs/article/7898/ Анализ элементов картины на сайте журнала «Вокруг света» (рубрика «Культурный код»)]
• [www.essentialvermeer.com/catalogue/art_of_painting.html Интерактивный анализ элементов картины]
• [www.nga.gov/exhibitions/verm_pref.shtm Подробный разбор картины на сайте Национальной галереи США]
• [www.art-catalog.ru/article.php?id_article=575 Биография Вермера на сайте «Art-Каталог»]
• [gallerys.narod.ru/picture23.htm Информация о картине]
• [irinaepifan.narod.ru/allegory.html Подробный анализ картины]

Отрывок, характеризующий Мастерская художника

– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.