Матица сербская

Не следует путать с Матица сербо-лужицкая.

Матица сербская (серб. Матица српска — «сербская (пчело)матка») — старейшее сербское литературно-научное и культурно-просветительсткое общество.

Как неформальная организация, основана 16 февраля 1826 года в городе Пешт; в 1837 году получила официальное разрешение на деятельность; в 1864 году перенесено в Нови-Сад. Предтечей создания организации было издание сборника «Сербске летописи», созданного в конце 1824 года. По примеру Матицы сербской был создан ряд других общественных культурно-просветительских славянских организаций на территории Австро-Венгрии. Она сыграла значительную роль в пробуждении сербского национального самосознания и выработке литературного сербского языка. Была одним из инициаторов Новисадского договора (1954 год) о единстве сербскохорватского языка.

В настоящий момент издаёт различные издания, в том числе специальные научные публикации и журналы «Летопис» (с 1924), «Зборник за друштвене науке» (с 1950), «Зборник за историjy» (с 1970). Также одновременно с созданием организации при ней была создана библиотека, которая стала публичной в 1838 году. В настоящее время деятельность организации регулируется «Законом о Матице сербской».

История

В 1823 году группа сербских общественных деятелей в Нови-Саде, стремясь объединить сербских патриотов, выступила с инициативой создания литературного журнала.

В 1824 году был создан журнал «Сербске летописи», первый выпуск которого вышел в начале 1825. Его редактором был доктор права, профессор новисадской гимназии Георгие Магарашевич (Георгијем Магарашевић), издателем — местный книготорговец Константин Каулиция (Константин Каулиција). Сербская православная церковь выступила с критикой журнала. Журнал оказался невостребованным и в конце 1825 был закрыт из-за убыточности.

Общество Матица сербская было создано сербским литератором и юристом Йованом Хаджичем (Јован Хаџић), известным также под псевдонимом Милош Светич (Милош Светић) и шестью сербскими торговцами во главе с Иосифом Миловуком (Јосиф Миловук). С целью способствовать развитию сербской культуры было основано литературное общество Матица сербска для издания и распространения книг на сербском литературном языке. В акте об основании Матицы её задача была определена как «польза во славу народа».

В период между 25 и 31 января на собраниях у Йована Деметровича (Јован Деметровић) была осознана не только идея создания литературного общества, но и идея создания фонда для издания «Летописа», и 31 января было принято решение о создании общества, а Хаджичу было поручено придумать название и выработать устав организации. Он это сделал достаточно оперативно и на заседании 14 февраля предложил название Матица сербская (Матица србска) и представил устав, который был принят без существенных изменений.

16 февраля 1826 года в городе Пешт прошло учредительное собрание и были выбраны органы управления: председатель Йован Хаджич (Јован Хаџић), делопроизводитель и управляющий Иосиф Муловук (Јосиф Миловук), казначей Йован Деметрович (Јован Деметровић), ключники Гаврило Бозитовац (Гаврило Бозитовац) и Георгие Станкович (Георгије Станковић). Без определённых функций остались только Андрей Розмирович (Андреја Розмировић) и Петар Раджич (Петар Рајић).

В первые годы в организации состояло около 50 человек. Более половины из них были торговцы. Также среди них были представители интеллигенции, духовенства, чиновничества и дворянства. Она существовала за счёт членских взносов и пожертвований. Она стала первым сербским национальным учреждением.

В 1835 году деятельность была приостановлена из-за давления венгерских властей, которые в качестве предлога использовали отсутствие официального разрешения. В 1837 году Матица сербская получила официальное разрешение на деятельность, в том же году была учреждена должность секретаря Матицы. Первым секретарём стал Теодор Павлович.

В 1864 году общество было перенесено в Нови-Сад.

В первой половине ХІХ века в Европе прокатилось так называемое «матичное» движение. По образцу и подобию Матицы сербской создавались культурно-просветительские организации, целью которых было развитие национальной культуры южно-славянских и западно-славянских народов, их борьба с ассимиляторской политикой (Австро-Венгрии, Германии, Турции). Матицы создавались и как общекультурные организации, так и специально литературные, школьные, музыкальные. Эти организации основывали библиотеки, читальни, печатали учебники, научно-популярные и художественные книги, издавали журналы и ноты, организовывали школы, материально поддерживали писателей, ученых и других деятелей культуры. Они решали задачи изучения истории, фольклора и этнографии своих народов, развития национального литературного языка.

Так, следующими после Матицы сербской были созданы Матица чешская в Праге (1830), хорватская — в Загребе (1842), и далее ряд других. В Германии матица есть у верхних лужичан в Будишине (Бауцен) (1847) с отделением в Хотебузе (Котбусе) (1880) для нижних лужичан. В Чехии были создана музыкальная организация Glasbena Matica в Лайбахе (1871) и Центральная школьная Матица (Usiredni Macce školskà).

Деятельность

Матица сербская была одним из инициаторов Новисадского договора — второго договора о единстве сербскохорватского языка. В сентябре 1953 года в академическом журнале «Летопис Матице српске» была опубликована анкета «Вопросы сербскохорватского литературного языка и правописания». Потом с 8 по 10 декабря 1954 года прошло Новисадское совещание, после завершения которого договор и был подписан.

Она играла ведущую роль в выработке орфографии сербско-хорватского языка (работа завершена и опубликована в 1960). В 1967—1976 был создан словарь сербского стандартного литературного языка в шести томах.

В настоящий момент организация продолжает выпускать журнал «Летопис», который является одним из старейших постоянно издаваемых журналов. Кроме него, она издаёт «Зборник за друштвене науке» (с 1950), «Зборник за историjy» (с 1970) и другие журналы и различные специальные научные публикации.

Также одновременно в 1826 году при организации была создана библиотека, которая стала публичной 26 августа 1838 года. В ней сейчас около трёх миллионов книг.

Матица сербская вручает ежегодную премию «Змајеву награду» за поэзию на сербском языке, «Бранкову награду», «Пупинову награду», «Стојковићеву награду» за студенческие работы в разных областях; а также раз в три году — премию «Младен Лесковац» за высшие достижения в истории литературы.

В настоящее время деятельность организации регулируется «Законом о Матице сербской».

В состав «Матицы сербской» входит регулятор литературного верхнелужицкого языка «Верхнелужицкая языковая комиссия».

См. также

• Матица словацкая
• Матица хорватская
• Матица чешская
• Матица галицко-русская
• Матица
• Домовина — национальная организация лужицких сербов

Ссылки

• [www.maticasrpska.org.rs/ Веб-сайт Матицы сербской]  (серб.)
• [www.bms.ns.ac.yu/ Веб-сайт библиотеки Матицы сербской]  (серб.)
• [www.bms.ns.ac.yu/bmseng101.htm Англоязычная версия Веб-сайта библиотеки Матицы сербской]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Матица сербская

Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.