Мидраш

Мидра́ш (ивр. ‏מִדְרָשׁ‏‎, букв. изучение, толкование) — раздел Устной Торы, которая входит в еврейскую традицию наряду с Торой Письменной и включает в себя толкование и разработку коренных положений еврейского учения, содержащегося в Письменной Торе. Различают агадический и галахический мидраши.

Формулировка Е. Витковского: «пропущенное в священных книгах место».
Формулировка И. Хайнемана: «созидательная филология». Подобно филологу, авторы мидраша следуют за особенностями текста; обнаружив что-то необычное, они воспринимают это как намёк сакрального текста на новое значение, которое следует выявить, интерпретируя текст. Таким образом, глагол дараш в талмудической литературе, как правило, означает «найти новое толкование текста Торы». В библейском иврите глагол дараш имеет значения искать, выспрашивать — то есть стараться приблизиться к чему-то, найти нечто или даже овладеть им. В более широком смысле исследовать, заниматься изысканиями, выяснять — то есть стараться приблизиться к чему-то, изучив и поняв его суть. Иначе говоря, это слово обозначает стремление овладеть реально существующим объектом или чем-то, что считается реально существующим.

Происхождение мидраша

Аморайские мидраши

Их еще называют ранними или классическими. Аморайский период продолжался после завершения Мишны (то есть в начале III-го века) и вплоть до завершения как Иерусалимского (IV век), так и Вавилонского (V век) Талмуда.

Мидраши среднего периода

В них уже обнаруживают признаки упадка жанра. После мусульманского завоевания Эрец-Исраэль (около 640 г.) в мидрашах все более сказывается влияние апокрифов и псевдоэпиграфов эпохи Второго храма и апологетической литературы. Возрастает число проповедей демонологического содержания, а также агадических сочинений, по своей сущности чуждых жанру мидраша. Язык мидраша этой эпохи — искусственный иврит, отличающийся внешней чистотой и отшлифованностью и почти свободный от арамеизмов и греческих примесей. Наряду с экзегетическими и гомилетическими мидрашами впервые появляются авторские сочинения.

Мидраши позднего периода

К ним относят мидраши XI—XII веков, включая искусственные антологии и компиляции.

Галахические и агадические мидраши

Есть два основных типа мидраша: галахический и агадический. Целью галахического мидраша является выведение из текста Писания галахи, то есть закона, религиозной обязанности. Что же касается агадического мидраша, то им, по определению Авигдора Шинана, является все, что не является галахой: в агаду могут входить сюжеты, связанные с персонажами Писания и проясняющие их поведение, исторические рассказы, предания о мудрецах, герменевтические штудии, философские притчи, анекдоты, байки, назидания и т. д.

Текстологический анализ показывает, что мидраши подразделяются на два основных типа — так называемые типы А (Мехилта рабби Ишмаэля, Сифрей к книге Числа и Мехилта к книге Второзаконие) и Б (Мехилта рабби Шимона бар Иохая, Сифра, Сифрей Зута и Сифрей к книге Второзаконие).

1. В то время как мидраши типа А содержат многочисленные галахические постановления учеников рабби Ишма‘эля (например, рабби Оша‘йи, рабби Ионатана и др.), имена этих таннаев сравнительно редко упоминаются в мидрашах типа Б, где превалируют имена учеников рабби Акивы.
2. В отличие от мидрашей типа А в мидрашах типа Б анонимно приводятся барайты, которые в других источниках — главным образом в Иерусалимском и Вавилонском Талмуде — приводятся как барайты школы рабби Ишмаэля.
3. В мидрашах типа А широко используются герменевтические методы, характерные для школы рабби Ишмаэля, в то время как в мидрашах типа Б превалируют методы, характерные для школы рабби Акивы.
4. Между мидрашами обоих типов существует принципиальное различие в используемой терминологии. Эти наблюдения позволяют заключить, что в древности существовали две полные серии галахических мидрашей к четырем книгам Пятикнижия, принадлежавшие школе рабби Ишмаэля и рабби Акивы соответственно. Поскольку, однако, различия между двумя типами дошедших до нас галахических мидрашей являются абсолютными лишь в отношении терминологии, в то время как во всех остальных пунктах различия относительны, типы А и Б не представляют традицию Ишма‘эля и традицию Акивы в чистом виде, но скорее тяготеют к одной из них соответственно, черпая, однако, также и из других традиций. Что касается датировки дошедших до нас галахических мидрашей, то тот факт, что ни Иерусалимский, ни Вавилонский Талмуд не знают их, позволяет заключить, что в их нынешней форме эти сочинения были составлены сравнительно поздно — в конце IV — начале V вв.

Наиболее известные книги

• Берешит Рабба
• Шмот Рабба
• Ваикра Рабба
• Бемидбар Рабба
• Дварим Рабба
• Шир аширим Рабба
• Эстер Рабба
• Эйха Рабба
• Пиркей дерабби Элиезер
• Ялкут Шимони
• Мидраш Танхума
• Рут Рабба
• Псикта дерав Кахане

См. также

• Герменевтика
• Экзегетика
• Пардес
• Анагога
• Анагогическое толкование
• Интерпретация (методология)

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/12756 Мидраш] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [old.ort.spb.ru/nesh/rimon2.htm Е. Римон. Мидраш о мидраше].
• [chassidus.ru/library/midrash/midrash_says/ Рабби Моше Вейсман. Мидраш рассказывает].
• [www.judaicaru.org/metoda/istoch_seminar_main_1.htm Изучение Писания: подход к тексту и комментированию]. Д. Палант

Отрывок, характеризующий Мидраш

Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.