Рабби Акива

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рабби Акива
ивр.עֲקִיבָא‏‎
Имя при рождении:

Акива бен-Йосеф

Род деятельности:

один из величайших законоучителей и основоположников раввинистического иудаизма, систематизатор Галахи

Дата рождения:

ок. 17

Дата смерти:

ок. 137

Место смерти:

Кейсария, похоронен в Тверии

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Рабби Аки́ва (ивр.עֲקִיבָא‏‎, Акива бен-Йосеф; около 17, по другим данным, около 40-50 годов — 137 год н. э.) — философ периода танаим, один из значительных законоучителей, основоположник систематизации Устной Торы.





Биография

Бедный и незнатного происхождения, Акива был, по преданию, потомок гоя, перешедшего в иудаизм (гера). Служил пастухом у богатого иерусалимского землевладельца Калба-Савуа. Дочь хозяина, Рахель, заметив в нём хорошие душевные качества, захотела стать его женой. В то время Акива был уже не молод, но беден и неграмотен. Отец слышать не хотел о выборе своей дочери, но, несмотря на это, брак состоялся. Калба-Савуа выгнал из дома дочь и её мужа и лишил их наследства. Акива и Рахель жили в глубокой нищете. Для того, чтобы прокормить семью, Акива собирал хворост и часть его продавал. Выходя замуж, Рахель поставила Акиве условие, что он будет учить Тору. Так в возрасте 40 лет, по настоянию своей жены, он пошёл вместе со своим сыном в Хедер и начал учиться читать. Все свои силы он отдавал учёбе и вскоре превзошёл всех учеников. Заручившись разрешением Рахели, р. Акива на 24 года покинул семью и ушёл в Лод учиться в иешиву к р. Элиэзеру и р. Иехошуа.

За годы учёбы рабби Акива достиг высшей степени раввинской учёности. Когда он, в сопровождении множества учеников вернулся домой, тесть восстановил свою дочь и знаменитого зятя в наследстве.

В дальнейшем Рабби Акива стал главой йешивы в Бней-Браке, в центральной части Иудеи. Слава о нём обошла всю землю и к нему стали стекаться ученики, число которых доходило до 24 тысяч. Почти все его ученики погибли во время эпидемии. Позднее р. Акива приблизил к себе нескольких учеников. Среди них были р. Меир, р. Шимон бар Йохай и другие мудрецы, на основании мнений которых впоследствии была записана Мишна.

Рабби Акива был одним из руководителей Сангедрина в Явне и знал 70 языков.

Рабби Акива первый сделал попытку к составлению свода Мишны, впоследствии, окончательная редакция этого свода была сделана р. Иегудой ха-Наси.

Несмотря на преклонный возраст, Рабби Акива принимал активное участие в восстании Бар-Кохбы, которого объявил царём-мессией, против императора Адриана, совершал дальние путешествия к еврейским колониям вне Иудеи, очевидно, собирая деньги и вербуя воинов для восстания. По подавлении восстания и взятии крепости Бейтар135 г. н. э.) Рабби Акива был казнён римлянами мучительной смертью (крюками содранная кожа) на сцене амфитеатра в Кесарии, по ряду сказаний — на 120 году от роду. Похоронен в Тиверии (современная Тверия) на берегу озера Кинерет. В Иерусалимском талмуде (Брахот 9:7, 14б) так описываются последние часы жизни Рабби Акива:

Рабби Акива предстал перед судом Тунус Труфусом, злодеем. Настало время чтения Шма. Начал читать Шма и засмеялся. Сказал ему старец: глух ты или не ощущаешь страданий (дословно: топчешь страдания ногой מבעט ביסורין)?

Ответил ему:

Отлетит душа этого человека [проклятие]. Не глух я и ощущаю страдания. Но все дни читал я этот стих, печалился и говорил: «Когда [доведётся мне] исполнить три [вещи] — „Люби Господа, Бога твоего, все сердцем твоим, всей душой твоей, всем достоянием твоим“? Молился я всем сердцем моим, и молился всем достоянием своим и всей душой моей, и не мог быть уверенным в этом. А сейчас, когда пришёл час осуществить всей душою моей, и наступило время чтения Шма, не направлю ли я всё сознание своё (на это). Вот поэтому я читаю и смеюсь.» Он ещё не успел договорить — отлетела душа его[1].

Рабби Акива в художественной литературе

  • Рабби Акива является основным персонажем в книге д-ра Меира Лемана «Акива — исторический рассказ»[2].
  • Книга Герцеля Давыдова «Акива и Рахель. История великой любви» основана на истории высокой любви рабби Акивы и Рахель, описанной в Талмуде. ([gertceldavydov.com/index.php/knigi/2-akiva-i-rahel.html сайт книги])
  • Рабби Акива является одним из основных персонажей в исторической пьесе Леонида Мациха «Скачущий на льве».[3]

Напишите отзыв о статье "Рабби Акива"

Примечания

  1. [mili.org.il]
  2. Леман М. Акива / перевод с немецкого Ф. Гурфенкеля. — Иерусалим: «Геулим», 1977. — 250 с.
  3. Леонид Александрович Мацих. [www.luckymirror.ru/knigi-i-raboty/knigi/skachushhij-na-lve Архивы профессора Леонида Александровича Мациха].

Литература

Ссылки

  • [www.eleven.co.il/article/10113 Акива] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • [web.archive.org/web/20070206141543/rabbiakiva.boom.ru/index.html Раби Акива — каббалист, особый мудрец поколения/тана]
  • [www.hebrewbooks.org/43958 תולדות תנאים ואמוראים] (иврит) часть 3, стр.988-1008. hebrewbooks.org. Проверено 19 мая 2013. [www.webcitation.org/6GkuqwBQX Архивировано из первоисточника 20 мая 2013].

Отрывок, характеризующий Рабби Акива

– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.