Минор, Соломон Алексеевич
Зе́лик Ку́шелевич Мино́р (также Зе́лиг Ку́шелевич, За́лкинд Ку́шелевич и Соломо́н Алексе́евич Минор; 1829[1], Ромны — 8 января 1900, Вильно) — раввин Москвы, возглавлял иудейскую религиозную общину Москвы с 1869 по 23 июля 1892.[2] Историк, публицист, просветитель.
Биография
Зелик (Залкинд) Минор родился в многодетной семье Кушеля Мовшевича Минора (1805—?) и Зельды Залкиндовны Минор (1805—?). Окончил Виленское раввинское училище.
В 1869 правление Московской еврейской общины пригласило на должность казенного раввина Москвы — Зелика Минора из Минска. Хоральная синагога стала центром духовной и общественной жизни евреев Москвы. Речи Минора привлекали внимание современников, так как отражали настроение еврейской интеллигенции и особенно молодых людей, стремившихся быть полноправными гражданами России. С начала 1870-х гг проповедь произносилась на русском языке. Многие москвичи, интересуясь национальными обычаями посещали синагогу. Несколько раз посещал и Лев Толстой, он брал уроки у раввина Минора для изучения древнееврейского языка.
Раввин Минор считал своей обязанностью заботиться о бедных и обездоленных. В 1871 году он обратился с прошением на имя московского генерал-губернатора об открытии училища Талмуд-Тора. Ходатайство было удовлетворено и 8 октября 1871 года была открыта школа для детей из бедных семей, где дети постигали текст и смысл Торы, а также изучали русский язык, арифметику, географию, историю России, чистописание, пение. Московский раввин понимал, что детям бедняков необходимо владеть не только грамотой, но и профессией.
Ровно через год, 8 октября 1872, в Хоральной синагоге, состоялось освящение еврейского ремесленного училища, которому впоследствии было присвоено имя Александра II. К концу 1880-х гг в стране устанавливается жесткий режим, разворачивающий реакционную политику преследования евреев. 23 июля 1892, только что отстроенное здание московской синагоги было опечатано, после чего раввин Минор и староста Шнейдер направляют жалобу в Санкт-Петербург. В ответ обоих жалобщиков выселяют из Москвы с запретом в дальнейшем проживать вне черты оседлости. В распоряжении от 23 сентября 1892 император Александр III Высочайше повелеть соизволил: Московского раввина уволить от сей должности с выдворением его на жительство в черте еврейской оседлости и с воспрещением ему навсегда въезда в места, лежащие вне этой черты. Раввин З. Минор вынужден был уехать в Вильно, где скончался, находясь в изгнании.
Семья
- Жена (с 10 ноября 1854 года) — Муся-Роха Эльяшевна (Муша Элевна) Минор (1831—?)[3].
- Сыновья — Лазарь Соломонович Минор, невропатолог; Осип Соломонович Минор, революционер-народник, потом член партии эсеров; Моисей (1866—?).
- Дочери — Белла (Изабелла, в замужестве Гавронская, 1869, Минск — ?), в 1894 году вышла замуж за зубного врача Лейзера-Хаима (Илью Осиповича) Гавронского (1870—1940), внука чаеторговца Д. В. Высоцкого, брата режиссёра А. О. Гавронского и философа-неокантианца Д. О. Гавронского; с мужем — в эмиграции в Париже; Зельда (Александра, 1871—?), жена (с 1894) инженера-технолога Исаака Зейликовича Дукельского, выпускника ИМТУ (1892); Хая (1860—?); Мария (в первом браке Коренблит, во втором Регирер, 1866—?), замужем (1895) за военным инженером-технологом Израилем Ильичём Регирером, выпускником ИМТУ, жила в Киеве (их сын — Евсей Израилевич Регирер, 1904—1968, инженер-химик и учёный).
Воспоминания современников
Лев Николаевич Толстой впоследствии так вспоминал о занятиях по изучению иврита:
Все это время (1882) я очень пристально занимался еврейским и выучил его почти, читаю уж и понимаю. Учит меня раввин здешний Минор, очень хороший и умный человек.
Напишите отзыв о статье "Минор, Соломон Алексеевич"
Ссылки
- См. также статью "Матвей Фондаминский" и "Якутская трагедия"
- [www.keroor.ru/ru/synagogue/142.html Статья на сайте КЕРООР]
- Минор О.С. [socialist.memo.ru/books/memoires/minor1.zip Это было давно... (Воспоминания солдата революции) Париж, 1933 (zip)]
Примечания
- ↑ В ревизских сказках, записях о бракосочетании и смерти указан 1829 год рождения; в последней имя — Зельман Кушелевич.
- ↑ Встречающееся в Краткой еврейской энциклопедии имя Шломо Залман Минор неверно и представляет собой посмертно выправленное авторами этого издания имя раввина Зелик на современный ивритский лад. Во всех прижизненных изданиях и документах раввина звали Зелик, или по-русски Соломон Алексеевич.
- ↑ См. запись о бракосочетании в канцелярии виленского городского раввина на сайте еврейской генеалогии JewishGen.org (также записи о рождении дочери и другие метрические документы).
Отрывок, характеризующий Минор, Соломон Алексеевич
Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
