Мир искусства (журнал)

Мир искусства — ежемесячный иллюстрированный художественный журнал, выходил в Петербурге с 1898 по 1904 гг., целиком посвященный пропаганде творчества русских символистов и являвшийся органом одноименного объединения - «Мир искусства» и писателей-символистов.

Выпуском журнала первоначально занимались княгиня М. К. Тенишева и С. И. Мамонтов, однако с 1902 года эти полномочия перешли к С. П. Дягилеву, который одновременно выполнял обязанности редактора. Увеличение нагрузки привело к тому, что уже с 1903 года журнал стал редактироваться совместно с А. Н. Бенуа. Эта же вакансия предлагалась и А. П. Чехову, но тот ответил отказом: «В журнале, как в картине или поэме, должно быть одно лицо и должна чувствоваться одна воля. Это и было до сих пор в «Мире искусства», и это было хорошо. И надо бы держаться этого».

Редакция журнала располагалась в доме Дягилева (Литейный проспект, 45; а с 1900 — набережная реки Фонтанки, 11).

Первый номер был сдвоенный и вышел 9 ноября 1898 года. Потом журнал выходил один раз в две недели (до 1901), а с 1901 — раз в месяц.

Инициаторами журнала были А. Н. Бенуа и С. П. Дягилев (внесший крупный вклад в популяризацию русского искусства за рубежом).

"Мир искусства" первоначально предназначался лишь для публикации искусствоведческих статей и многочисленных высококачественных иллюстраций.

Журнал представлял собою тетради большого формата, переплетавшиеся по полугодиям, что составляло увесистые тома с внешностью роскошного издания по искусству.

В роскошно представленном художественном отделе, посвящённом произведениям как русских, так и иностранных мастеров, принимали участие художники И. Е. Репин, К. А. Сомов, В. М. Васнецов и А. М. Васнецов, В. Д. Поленов, В. А. Серов, М. В. Нестеров, И. И. Левитан, К. А. Коровин, Л. С. Бакст, Е. Е. Лансере и многие другие. Это определило крайне высокий художественно-эстетический уровень издания. Многое в собственном оформлении журнала позднее было трактовано как классические образцы русского искусства конца XIX — начала XX веков, как классика «модерна».

Большое количество материалов было посвящено вопросам самостоятельной русской художественной промышленности — в том числе декоративно-прикладному искусству; особое внимание было уделено образцам старого русского искусства XVIII — начала XIX веков.

Журнал занимал ведущие позиции в России в области «нового искусства» и предоставлял читателям широкие возможности для знакомства с мировой художественной жизнью тех лет (статьи и заметки А. Н. Бенуа, И. Э. Грабаря, С. П. Дягилева, В. В. Кандинского, отрывки из сочинений видных западных теоретиков искусства, обзоры иностранных изданий, воспроизведения выставочных экспозиций, репродукции современной русской и западноевропейской живописи и графики).

Журнал на рубеже веков оказался рупором новых веяний в искусстве и во многом определил развитие русской культуры на рубеже веков.

Литературный отдел в «Мире искусства» появился не с самого основания журнала, а лишь с 1900 г., при этом он был лишен беллетристики и состоял только из статей и рецензии. Во главе его стоял Д. В. Философов. Среди главных сотрудников отдела были Д. Мережковский и З. Гиппиус, В. Розанов, Л. Шестов, Н. Минский, Ф. Сологуб, К. Бальмонт, с середины 1901 г. — В. Брюсов, с 1902 г. — Андрей Белый.

В журнале публиковались религиозно-философские сочинения Д. С. Мережковского (например, его обширное исследование «Л. Толстой и Достоевский»), З. Н. Гиппиус, Н. М. Минского («Философские письма»), Л. Шестова, В. В. Розанова, К. Д. Бальмонта, С. В. Лурье, литературно-критические статьи В. Я. Брюсова, Андрея Белого, А. П. Нурока. Еще до формальной организации отдела дважды в «Мире искусства» выступил Вл. Соловьёв. Наиболее принципиальны были такие публикации в журнале как «Л. Толстой и Достоевский» Д. Мережковского (печатались на протяжении 1900-1901), «Философия трагедии» Л. Шестова (1902), «Философские разговоры» Н. Минского (печатались в 1901-1903), а также значительное количество статей В.В. Розанова. Примечательны были также обсуждение статьи С. А. Андреевского «Вырождение рифмы» (1901, № 5), статья В. Брюсова «Ненужная правда: По поводу Московского Художественного театра» (1902, № 4), а также статьи Андрея Белого «Певица» (1902, № 11), «Формы искусства» (1902, № 12) и «Символизм как миропонимание» (1904, № 5). Именно в «Мире искусства» были сформулированы многие основополагающие для символизма вопросы и сделаны первые попытки дать ответы на них.

Литературная часть журнала, тяготевшего к русскому символизму, в конце концов пришла к идейному конфликту с его художественной (изобразительной) частью, проповедовавшей «новую эстетику», впоследствии названную «модерном». В результате бурной и открытой дискуссии литературная группа Философова-Мережковского покинула издание, впоследствии основав свой «Новый путь».

Способность «Мира искусства» смотреть не только вперед, но и назад, за пределы недавнего прошлого, вплоть до далекой древности, — явилась следствием как мировоззренческих различий его участников, так и специфики их индивидуальных вкусов и интересов.

Во внутреннем ядре журнала и движения «Мир искусства» наблюдался раскол на «консерваторов» (т.е. тех, кого интересовало главным образом искусство прошлого) и «радикалов». К числу «консерваторов» принадлежали А. Бенуа, Е. Лансере, Д. Мережковский, иногда В. Серов, а к «радикалам» — А. Нурок, В. Нувель, Л. Бакст, З. Гиппиус и тот же Серов. Уравновешивающую роль играли Дягилев и Философов. Очень часто разногласия выносились на страницы журнала. Вообще это в высшей степени эклектическое издание представляло каждому автору полную свободу в выражении его взглядов. Эта свобода с самого начала произвела решительный переворот и в литературных, и в художественных вкусах.

«Мир искусства» не только открыл читателю глаза на классическую красоту Петербурга и окружающих его дворцов, но и романтическое изящество, характерное для эпох царствования Павла и Александра I, и на до него мало кем оцененную красоту средневековой архитектуры и русской иконописи. В журнале сложился особый лирический тип исторического пейзажа, окрашенного то элегией (Бенуа), то мажорной романтикой (Лансере). Публикации «Мира искусства» заставляли задуматься о современном значении древних цивилизаций и верований, о необходимости серьезно переоценить собственное литературное наследие.

Александру Бенуа летом 1900 года была предложена должность секретаря Императорского общества поощрения художеств и редактора журнала, выпускаемого этим обществом. Он превратил новый журнал, которому дал название «Художественные сокровища России», в своего рода дополнение к «Миру искусства». Здесь публиковались репродукции и фотографии памятников национального культурного наследия, сопровождаемые фактографическими аннотациями.

Нараставшее напряжение во взаимоотношениях среди сотрудников «Мира искусства» привело к выделению группы Мережковских в отдельный журнал «Новый путь», а в 1904 г. появился журнал Весы, а финансовые проблемы не позволили продолжать «Мир искусства». К тому же собственно художественные вопросы, ради которых первоначально учреждался журнал, были уже сформулированы, «поэтому дальнейшее явилось бы только повторением, каким-то топтанием на месте».

Библиография

• Бенуа А. Н. Возникновение «Мира искусства». — Л., 1928.
• Гусарова А. П. «Мир искусства». — Л., 1972.
• Лапшина Н. «Мир искусства», в кн.: Русская художественная культура конца XIX — начала XX века (1895—1907), кн. 2. — М., 1969.
• Паршин С.М. «Мир искусства» – М.: Изобразительное искусство, 1993.
• Петров В. Н. «Мир искусства», в кн.: История русского искусства, т. 10, кн. 1. — М., 1968.
• Соколова Н. «Мир искусства». — М.—Л., 1934.
• Стернин Г. Ю. О ранних годах «Мира искусства», в его кн.: Художественная жизнь России на рубеже 19—20 веков. — М., 1970.
• Мир искусства : хронологическая роспись содержания. 1899–1904 / сост. Ф. М. Лурье.— Санкт-Петербург : Коло, 2012.

См. также

• Мир искусства (организация)

Ссылки

• [lib.roerich-museum.ru/node/598 Мир искусства] / Рерих Н. К. Художники жизни. — Москва: Международный Центр Рерихов, 1993. — 88 с.
• [www.silverage.ru/magazins/mir_isk.html О Журнале «Мир искусства»]
• [www.nasledie-rus.ru/podshivka/7316.php Художники «Мира Искусства» в Большом Драматическом театре] Журнал "Наше Наследие" № 73 2005

Отрывок, характеризующий Мир искусства (журнал)

Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.