Фризис, Мордехай

Мордехай Фризис

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Мордехай Фризис (греч. Μαρδοχαίος Φριζής, 1 января 1893 г. — 5 декабря 1940 г.) — полковник греческой армии, один из самых известных офицеров еврейского происхождения. Погиб во время греко-итальянской войны 1940—1941 гг.

Биография

Мордехай Фризис родился в 1893 г., в многодетной еврейской семье в городе Халкис. С детства Мордехай мечтал стать офицером. Он сдал экзамены в офицерское училище, но вскоре оставил его. По этому поводу существуют 2 мнения:

• он счёл унизительным, что не прошёл первым,
• естественно, бытует и мнение, что причиной тому стало его иудейское вероисповедание.

Он поступил на юридический факультет Афинского университета, однако после знакомства с генералом Кондилис, он поступил в училище офицеров резерва, которое закончил в 1916 г. Фризис принял участие в Первой мировой войне, в Украинском походе греческой армии в поддержку белого движения против Советской России и в Малоазийском походе. В 1922 г., после отступления армии, был взят в плен турками в Смирне (Измир). Местные евреи, с удивлением узнав, что среди пленных есть единоверец, собрали деньги чтобы выкупить его. Однако Фризис отказался сказав «чему суждено быть, будет со всеми». Через год Фризис был освобождён. В 1936 г., при диктатуре генерала Метаксаса, Фризис был послан на о-в Крит возглавить цензуру, но вскоре был отозван по причине того, что «плохо выполнял свою работу». Фризис был послан в Эпир на греко-албанскую границу.

Греко-итальянская война

Ещё до начала войны Фризис подготовил, по заданию генералa Папагосa, план отражения вероятной атаки итальянцев, который был одобрен генералом. Начало войны, утром 28 октября, застало Фризиса командиром обороны участка Делвино, на линии обороны 8-й дивизии. Эта была единственная греческая дивизия на всем протяжении греко-албанской границы в Эпире, от Ионического моря до горы Смоликас.

Приказом, ещё от 23 сентября, было предопределено, что части 8-й дивизии будут действовать как отряды прикрытия, и будут отступать с боями до линии Элеа-Каламос, где перейдут в резерв, а их место займут свежемобилизованные части. С началом войны, героическая бригада полковника К. Давакиса численностью в 1800 солдат, отступала с боями под натиском дивизии итальянских альпинистов "Джулия " (11 тыс. солдат). «Джулия», двумя клиньями обходила гору Смоликас. Северный клин — 75 % её сил. Южный был направлен на юго-восток, и создавал угрозу окружения 8-й дивизии и её отсечения от остальных сил.

31 октября генерал Кацимитрос выделил батальон прикрытия из города Коница и, придав ему бригаду из Мецово, дал приказ этой группировке встать на пути южного клина Джулии и не позволить ей перйти реку Аоос. Командование этой групп Кацимитрос поручил Фризису. 10 ноября группа Фризиса остановила Джулию и перешла в контрнаступление, взяв в плен первых пленных войны (700 солдат). Далее Фризис удержал мост на реке Каламос, отразив атаку полка «Центавр». На перевале Клефт группа Фризиса отразила атаку 9-го полка альпинистов, которые были полностью деморализованы, оставив на поле боя раненых, технику, знамя. При преследовании альпинистов 10-м разведывательным батальоном погиб командир 9-го полка Джулии. Альпинисты весь день сдавались отрядам подоспевшей греческой кавалерийской дивизии. Фризис, исполняя приказ штаба от 7-го ноября об окружении Джулии, дал приказ кавалеристам преследовать 8-полк Джулии по направлению к городу Коница, где на высоте у села Элефтеро их ожидал батальон из его группировки. Не ожидавшие засады итальянцы потеряли 300 человек убитыми. 700 альпинистов сдались в плен. Далее части Фризиса освободили город Коница, и перенесли военные действия на албанскую территорию. На всех участках фронта был совершён перелом. Греческая армия перешла в наступление и вскоре одержала первую победу стран антигитлеровской коалиции в мировом масштабе.

Гибель Фризиса

5 декабря 1940 г., севернее албанского города Премети, наступающие части Фризиса подверглись воздушной атаке. Дав приказ свой солдатам укрыться, сам Фризис, во избежание паники, оставался на коне, став лёгкой мишенью для самолётов. Согласно внуку Фризиса, также Мордехаю Фризис, полковой священник закрыл ему глаза, со словами еврейской молитвы .

Память

Бюсты полковника Фризиса установлены в военных музеях Калпаки, Эпир и г. Афины, а также на его родине в городе Халкис. В 2002 г. его останки были опознаны в Албании и перезахоронены на еврейском кладбище города Фессалоники. Его именем названы улицы в столице Греции, городе Афины и на его родине в городе Халкис.

Ссылки

• [www.servitoros.gr/prosopa/view1.php/11/63/ Σύντομη βιογραφία του Μαρδοχαίου Φριζή]
• [web.archive.org/web/20040610235901/www.hellasarmy.gr/frizis.doc Αμφισβήτηση του ότι ήταν ο πρώτος πεσών ανώτερος αξιωματικός. Περιλαμβάνει λεπτομερή περιγραφή των πολεμικών επιχειρήσεων]
• [ta-nea.dolnet.gr/print_article.php?e=A&f=18676&m=N22&aa=1 Συνέντευξη του ομώνυμου εγγονού του Μαρδοχαίου Φριζή]
• [www.hri.org/news/greek/mpegrb/2002/02-10-23.mpegrb.html#18 Επιστροφή των οστών του Μαρδοχαίου Φριζή στην Ελλάδα και ενταφιασμός τους]
• www.rieas.gr/images/mavro5.pdf The Greek Lion From Judea Colonel Mordochai Fritzis

Отрывок, характеризующий Фризис, Мордехай

– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.