Национальная революция 1926 года в Португалии

Национальная революция 1926 года Revolução Nacional
Генерал Гомиш да Кошта вступает в Лиссабон во главе своих войск. 6 июня 1926 года.
Страна	Португалия
Дата	28 мая — 9 июля 1926
Причина	Политическая монополия Демократической партии, политическая и экономическая нестабильность
Основная цель	Смена политического режима, ликвидация политической монополии Демократической партии; защита традиционных ценностей и религии, установление консервативных порядков
Итог	Падение Первой Республики, установление Национальной диктатуры и переход к Новому государству
Организаторы	Часть военного командования во главе с генералом Мануэлом Гомишем да Коштой, поддержанная армейскими частями и подпольными организациями оппозиции

Военный переворот 1926 года, также называемый Национальная революция (порт. Revolução Nacional) — выступление консервативно настроенной части армии и подпольных организаций оппозиции, приведшее к падению в Португалии Первой Республики и установлению Национальной диктатуры, которая в течение нескольких лет эволюционировала к Новому государству.

История

Кризис Первой республики

Пятнадцать лет существования Первой республики, установившейся в Португалии после революции 1910 года, отличались политической и экономической нестабильностью. Возникшая в 1912 году Демократическая партия, обладая большими средствами и мощным пропагандистским аппаратом, утвердила свою монополию в политической жизни страны, однако не могла обеспечить последовательное государственное управление и экономическое развитие страны. После Первой мировой войны, в 1920—1926 годах, в условиях экономического кризиса, в Португалии сменилось 23 правительства. Попытки свержения режима Демократической партии стали постоянными. После того, как 25 мая 1926 года правительство приостановило полномочия Палаты депутатов, фактически лишив себя легитимности, консервативно настроенные военные, используя всеобщее негодование, выступили против режима Первой республики.

Выступление 28 мая

27 мая 1926 года находившийся в Брага на севере страны лидер Республиканской радикальной партии Кунья Леал на частном обеде произнёс речь, обличающую режим Демократической партии и призвал к его свержению. Призыв был поддержан находившимися в Браге генералами во главе с Жозе Аугушту Алвишем Рокадашем, которые уже приступили к подготовке военного мятежа. После того, как неожиданно тяжело заболел готовившийся в лидеры движения генерал Рокадаш, новым вождём заговорщиков стал сторонник Кунья Леала генерал Мануэл Гомиш да Кошта, получивший известность в Первую мировую, когда командовал португальскими войсками во Франции. В 06.00 28 мая дислоцированные в Браге войска восстали против правительства и выступили в поход на Лиссабон.

Падение Республики

Португальское правительство не смогло принять никаких мер по подавлению военного мятежа. Первоначально оно вообще отрицало факт восстания в Браге, а когда угроза стала очевидна, обнаружилось, что армейские части не желают выступать на защиту существующего режима. 29 мая оппозиционно настроенные офицеры столичного гарнизона во главе с капитаном флота Жозе Мендишем Кабесадашем сформировали Комитет общественной безопасности и распространили манифест с призывом к свержению правительства. Лишившись поддержки столичного гарнизона и оказавшись в изоляции, кабинет Антониу Марии да Силвы сложил полномочия. 30 мая 1926 года президент Машаду Гимарайнш назначил Мендиша Кабесадаша временным Председателем Совета министров Португалии, а днём 31 мая сам официально ушёл в отставку и передал свой пост тому же Мендишу Кабесадашу, который немедленно распустил парламент, считавшийся одним из виновников политический нестабильности. Первая Республика перестала существовать.

Двоевластие

Смена правительства в Лиссабоне не могла удовлетворить лидеров военного мятежа, уже приблизившихся с войсками к столице — 31 мая генерал Гомиш да Кошта приказал верным ему частям идти на город, а генерал Антониу Ошкар Кармона двинул на столицу из Эворы 4-ю дивизию. Но столичные заговорщики имели солидную поддержку как в армии, так и среди политических организаций и профсоюзов, и военные решили не начинать открытые боевые действия, а ограничиться блокадой Лиссабона. На следующий день, 1 июня в Коимбре лидеры восставших из Браги и Лиссабона после переговоров сформировали правящий триумвират в составе Жозе Мендиша Кабесадаша, Гомиша да Кошты и Умберту Гама Очоа. Триумвират просуществовал меньше трёх дней — Гомиш да Кошта требовал заменить столичного заговорщика Гама Очоа на своего, как он думал, сторонника - генерала Кармону. 3 июня в Сакавене был сформировал второй триумвират, в котором место Гамы Очоа занял Кармона. Власть переходила к консервативному генералитету.

Триумф Гомиша да Кошты и переворот 17 июня

6 июня 1926 года генерал Мануэл Гомиш да Кошта во главе 15 000 сторонников триумфально вступил в Лиссабон, приветствуемый толпами народа и сопровождаемый папским нунцием. Однако позиции Мендиш Кабесадаша, сохранявшего посты президента и главы правительства, были ещё сильны. Когда 14 июня Гомиш да Кошта представил в Совет министров проект реформы конституции и программу широких преобразований, Мендиш отклонил предложение в целом, чем обострил и без того серьёзные разногласия. Новое противостояние продолжалось три дня и завершилось тем, что генерал Гомиш да Кошта из своей ставки в Сакавене, отдал верным ему войскам приказ свергнуть Мендиша Кабесадаша. 17 июня президент принял ультиматум Гомиша да Кошты, оставил пост главы правительства, а 19 июня 1926 года ушёл с поста президента.

Режим Гомиша да Кошты

Генерал Мануэл Гомиш да Кошта сосредоточил с своих руках посты президента и премьер-министра Португалии и, казалось бы, являлся бесспорным лидером нового военно-консервативного режима. Он намеревался реализовать программу широких преобразований, которая предусматривала «восстановление общественного порядка», расширение полномочий президента, административную децентрализацию, корпоративную организацию экономики и её защиту от иностранной конкуренции, сильную государственную поддержку национального предпринимательства, пересмотр семейного права в соответствии с нормами католицизма, восстановление роли религии и реформу школьного образования. Гомиш да Кошта приступил к реализации своих планов, успел ввести цензуру печати, однако в начале июля неожиданно столкнулся с оппозицией со стороны своих же министров и генерала Ошкара Кармоны. 7 июля, после того, как министр юстиции и культов Родригиш Жуниор отказался принять подготовленные представителем церкви и ободренные президентом поправки к декрету о религии, Гомиш да Кошта отправил Родригиша и поддержавших его министров в отставку. Однако все остальные министры (за исключением одного) выступили против президента и встали на сторону Родригиша и Кармоны. Политическая ситуация в очередной раз стала тупиковой.

Переворот 9 июля

Ночью с 8 на 9 июля 1926 года в президентский дворец «Белен» явились генерал Синел ди Кордиш и полковник Раул Эштевиш, опиравшиеся на поддержку лиссабонского гарнизона и Национальной республиканской гвардии. Они предложили президенту Мануэлу Гомишу да Коште отозвать отставку министров и оставить пост премьер-министра, но сохранить пост президента без широких властных полномочий. Гомиш да Кошта отказался, на рассвете 9 июля был объявлен низложенным, арестован и отправлен в тюрьму форта Кашиас. Через два дня его отправили в ссылку на Азорские острова. Власть перешла к генералу Ошкару Кармоне.

Итоги Национальной революции

Ликвидировав режим Первой республики, упразднив парламентаризм и устранив многопартийность, сменявшим друг друга лидерам Национальной революции удалось добиться политической стабильности после установления Национальной диктатуры Ошкара Кармоны. Однако экономические проблемы Португалии нарастали с каждым годом и для их решения Кармоне пришлось приблизить к власти профессора Антониу ди Салазара, вскоре ставшего крупной политической фигурой. Непродолжительный период Национальной диктатуры, занявший 6 лет, в 1932 году сменился эпохой Нового государства Салазара, на сорок с лишним лет обеспечившей Португалии сохранение стабильности и национальных традиций, но во многом изолировавшей её от того пути, который за эти годы прошла остальная Западная Европа.

Литература

• Rodrigues, António Simões (coord.) História de Portugal em Datas, 3.ª ed., Lisboa, Temas e Debates, 2000 (1.ª ed., 1997)
• Pires, António Machado O Século XIX em Portugal. Cronologia e Quadro de Gerações, Lisboa, Livraria Bertrand, 1975
• Serrão, Joel Cronologia Geral da História de Portugal, Lisboa, 4.ª ed., Livros Horizonte, 1980 (1.ª ed., 1971)
• A. Duarte de Almeida (dir.) Regímen Republicano — Documentário, 1910—1934, Lisboa, Romano Torres («Portugal Histórico, n.º12)», s.d.

Ссылки

• Manuel Amaral. [www.arqnet.pt/portal/portugal/liberalismo/lib1919.html CRONOLOGIA DO LIBERALISMO - DE 1777 A 1926 O regime republicano, de 1910 a 1926. - - - 2.ª parte: de 1919 a 1926] (португальский). Portal da História. Проверено 23 мая 2012. [www.webcitation.org/6ArfyYngi Архивировано из первоисточника 22 сентября 2012].

Отрывок, характеризующий Национальная революция 1926 года в Португалии

– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.