Никитин, Михаил Матвеевич

Михаил Матвеевич Никитин
Псевдонимы:	М. Левшин
Место рождения:	с. Ошта, Лодейнопольский уезд, Олонецкая губерния, Российская империя
Род деятельности:	историк литературы, прозаик
Язык произведений:	русский

Михаи́л Матве́евич Ники́тин (1906, с. Ошта, Олонецкая губерния — декабрь 1942) — советский историк литературы, писатель.

Биография и труды

Родился в крестьянской семье. Окончил школу-семилетку, заведовал избой-читальней в родном селе.

В 1924 году был направлен газетой «Красное поле» на учёбу в ленинградский Институт истории искусств, оказался в кругу В. Шкловского, Ю. Тынянова, Б. Эйхенбаума. В 1927 году перевёлся на факультет литературы и искусства МГУ, который закончил в 1931.

В 1928 познакомился с Н. Харджиевым. После окончания МГУ вернулся в Ленинград, встречался с Ю. Тыняновым и А. Ахматовой, с которой познакомился через Н. Харджиева в 1930.

Параллельно с учёбой в университете занимался историей популярной литературы в России, собрал коллекцию лубочных изданий. Готовил материалы для книг В. Шкловского «Матерьял и стиль в романе Л. Толстого „Война и мир“» (1928) и «Матвей Комаров — житель города Москвы» (1929).

Совместно с Т. Грицем и В. Трениным выпустил книгу «Словесность и коммерция. Книжная лавка Смирдина» (1929), где ему принадлежат главы о лубочной литературе и книжной торговле в XVIII веке.

Сотрудничал с журналом «Новый ЛЕФ». С 1931 года, на протяжении многих лет, работал над монографией по истории русской лубочной литературы, которую так и не завершил. Подавал заявки на неё в издательства «Academia» (1932) и «Изогиз» (1936). Писал повесть о скоморохах.

В 1933 был арестован, в 1933—1936 находился в ссылке в Коми АССР. С 1938 учительствовал в сельских школах на севере.

В июне 1942 был мобилизован в армию. Погиб в бою.

Наследие

Архив М. Никитина был в 1972 обнаружен Н. Харджиевым в северной деревне и сдан им на хранение в Государственный литературный музей.

Издания

• Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция / Под ред. В. Б. Шкловского и Б. М. Эйхенбаума. — М.: Федерация, 1929. (переизд.: М.: Аграф, 2001)
• Повесть о занимательных приключениях беглого монаха Яна. — Л., 1931. (под псевдонимом М. Левшин)
• К истории изучения русского лубка // Советское искусствознание. — 1986. — Вып. 20. — С. 399—419.

Литература

• Дубин Б. В., Рейтблат А. И. Из истории изучения народной культуры города: незавершённая монография М. М. Никитина о русском лубке // Советское искусствознание. — 1986. — Вып. 20. — С. 391—398.
• Харджиев Н. И. Памяти Михаила Матвеевича Никитина // Советское искусствознание. — 1986. — Вып. 20. — С. 420—422.

Ссылки

• [www.akhmatova.org/readings/vypusk2/babaev6.htm Э. Бабаев. А. А. Ахматова в письмах к Н. И. Харджиеву]

Отрывок, характеризующий Никитин, Михаил Матвеевич

«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.