Гронский, Николай Павлович

Николай Гронский
Дата рождения:	11 (24) июля 1909(1909-07-24)
Место рождения:	Териоки, Выборгская губерния, Великое княжество Финляндское, Российская империя
Дата смерти:	21 ноября 1934(1934-11-21) (25 лет)
Место смерти:	Париж, Франция
Род деятельности:	поэт
Язык произведений:	русский

Никола́й Па́влович Гро́нский (11 [24] июля 1909, Териоки — 21 ноября 1934, Париж) — русский поэт «первой волны» эмиграции.

Сын юриста и политического деятеля П. П. Гронскогои скульптора Н.Н.Гронской. Детство Гронского прошло в Петербурге и в Тверской губернии, где в Весьегонском уезде было родовое дворянское гнездо Гронских. Вместе с родителями находился в эмиграции с 1920 года, закончил Русскую гимназию в Париже, и поступил в университет, под влиянием отца выбрав факультет права. В 1932 году его окончил и продолжил образование в соответствии со своим определившемся призванием — Гронский был принят на третий курс факультета философии и литературы Брюссельского университета и начал работу над диссертацией о Г. Державине. Погиб на станции парижского метро «Pasteur» в результате несчастного случая. Три недели спустя смерти Гронского была опубликована его поэма «Белладонна» (при жизни он своих стихов не печатал), о которой Марина Цветаева в декабре 1934 года написала статью «Посмертный подарок».

Известен главным образом как адресат лирики Марины Цветаевой, посвятившей ему стихотворения «Юноше в уста» (1928), «Лес: сплошная маслобойня…» (1928), цикл «Надгробие» (1928, 1935), а также статью «Поэт-альпинист» (1934) и написавшей рецензию на его посмертный сборник «Стихи и поэмы» (1936). Гронский посвятил Цветаевой два стихотворения. Сохранилась их обширная переписка (с 1928 г.). Наиболее полное издание: М. Цветаева, Н. Гронский. «Несколько ударов сердца: письма 1928—1933 годов». М.: Вагриус, 2003.

«Гронскому Париж много дал, потому что Гронский много сумел взять: Национальную библиотеку и Тургеневскую библиотеку, старые соборы и славные площади, и, что несравненно важнее, не только взять сумел, но отстоять сумел: свой образ, своё юношеское достоинство, свою страсть к высотам, свои русские истоки и, во всем его богатстве, мощи и молодости — свой язык. Взяв у одного Парижа — всё, не отдал другому Парижу — ничего». — Марина Цветаева («О книге Н. П. Гронского "Стихи и поэмы"»).

Корни поэзии Гронского — в XVIII веке, и это отдаляло его от принципов «парижской ноты», провозглашённых Г. Адамовичем. Гронский писал возвышенные, метафизические по сути стихи, разнообразные по тематике и несколько неровные в формальном отношении.

— Вольфганг Казак

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
• Цветаева М., Гронский Н. Несколько ударов сердца. Письма 1928 — 1933 годов (подготовка текстов, примечания: Ю. Б. Бродовская, Е. Б. Коркина). — М.: Вагриус, 2003. — 320 с.

Отрывок, характеризующий Гронский, Николай Павлович

Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!