Нубра (долина)
| Долина
Нубра
Nubra
Показать/скрыть карты
|
Нубра, Нубрская долина — долина в 150 км севернее Леха, столицы Ладакха, Индия. Ладакхские учёные считают, что первоначальное название было Лдумра (Ldumra, долина цветов). Шайок встречает Нубру или Сиаченскую реку, образуя широкую долину, ограниченную Каракорумским и Ладакхскими хребтами. Высоты колеблются около 3048 метров. Обычно в эту долину приходят через перевал Кхардунг Ла из Леха. Не-местные предъявляют Inner Line Permit («Разрешение на пересечение внутренней границы», получается в Лехе) при въезде в Нубру.
Содержание
География
Нубра — высокогорная пустыня, осадков мало, густая растительность только у берегов рек, но там высокие склоны. В деревнях налаженна ирригация, выращивают пшеницу, ячмень, горох, горчицу (из неё делают Горчичное масло), орехи (в том числе Грецкий орех), некоторые фрукты, яблоки, абрикосы и иногда миндаль. Население состоит из ладакхцев — говорящих на ладакхи; большинство буддисты, меньшинство шииты и сунниты. На западе, а также в конце долины, где высоты меньше, вдоль Шайока, живут Балти, исповедующие шиизм или Суфья Нурбакхшия.
Сиачен лежит на севере долины. Сасир и Каракорумский перевал лежат на северо-западе долины и соединяют Нубру с Уйгурией. Раньше здесь шли караваны, направлявшиеся в Среднюю Азию или Туркестан.
Места
Вдоль Нубры стоят деревни: Сумур, Кьягар (Тайгер — на картах военных), Тирит, Панамик, Лопоче, Кубед, Пулитханг, Чанг-Лунг, Дзингрулма, Кими, Сасама, Кури и многие другие. Самцанлинг — монастырь между Кьягаром и Сумуром, в Панамике есть горячие источники. Около Панамика есть небольшая Енса Гомпа.
На берегу Шайока стоит Дискит и рядом знаменитый Дискит Гомпа. Хундар в 17 веке был столицей Нубрского царства, там был монастырь Чамба Гомпа. Между Хундаром и Дискитом лежат песчаные дюны, и (двугорбые) бактрианы пасутся в зарослях облепихи. Чтобы проехать ниже Хундара, нужно разрешение (для не-местных), там живут Балти и это пограничная зона. Прекрасная деревня Байгданду, где делают знаменитые шали, также в этом районе. Местные жители часто с румяными щеками, каштановыми волосами и голубыми глазами, что сильно отличает их от монголоидов ладакхцев. По легенде балти — потомки воинов Искандер Зулькарнайна (Александра Великого), но более вероятно, что они остатки древнего населения Центральной Азии, частично ассимилированные ладакхцами.
В Нубру можно попасть по дороге через Кхардунг Ла, правительство достроило дорогу через Вари Ла от Сакти, восточнее Кхардунг Ла, это значительно облегчит связь с долиной. Есть узкие и трудные, но проходимые проходы в Китай и Гилгит-Балтистан, но с 1947—1950 они были перекрыты
Река Нубра
Река Нубра — приток Шайока, соединяющий Нубру с остальным Ладакхом, Индией, через Инд и ведущий в Скарду, Пакистан. Сиачен питает реку.
Галерея
- Nubra pano.jpg
Панорама
- Diskit gompa nubra1.jpg
- Shoyok and Nubra Valley map.jpg
Дорожная карта
- Nubra valley Diskit 2001.jpg
Нубра из Дискит Гомпы
- Seabuckthorn berries, Nubra valley, Ladakh.jpg
Облепиха в долине
См. также
Напишите отзыв о статье "Нубра (долина)"
Ссылки
- [radified.com/battman/gfx/nubra_valley.jpg Фотографии]
- [www.rimoexpeditions.com/dest_ladakh_nubravalley.asp?id=6 путешествия через Нубру]
- [www.rangan-datta.info/nubra.htm Поход в Нубру]
Отрывок, характеризующий Нубра (долина)
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
