Объезд (фильм)
| Объезд | |
| Detour | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
68 мин. |
| Бюджет |
ок. 20 тыс. $ |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Объезд» (англ. Detour) — классический фильм-нуар режиссёра Эдгара Г. Ульмера. Снят для «Producers Releasing Corporation», одной из кинокомпаний так называемой «нищей группы».[1]
При скудном бюджете, простых декорациях и безыскусной операторской работе, фильм тем не менее пользуется огромным успехом на протяжении многих лет. В 1992 году включён в Национальный реестр фильмов.
Содержание
Сюжет
Эл, рассказывающий за кадром свою историю, — пианист, едущий автостопом из Нью-Йорка в Голливуд к своей невесте. Его подбирает Чарльз Хэскелл-младший на своём кабриолете. Эл ведёт машину, пока Хэскелл спит. Начинается ливень, и Эл останавливается, чтобы поднять крышу. Но Хэскелл не просыпается и выпадает на тротуар — он мёртв. Эл забирает деньги, одежду и документы, стаскивает тело в канаву и уезжает. Проведя ночь в мотеле, Эл подбирает автостопщицу Веру, когда-то ездившую с Хэскеллом. Вера шантажирует Эла обвинением в убийстве, требуя отдать все деньги.
В Голливуде они снимают жильё как мистер и миссис Хэскелл и, пытаясь продать машину, узнают из газеты, что Хэскелл-младший получил большое наследство и теперь разыскивается. Вера требует, чтобы Эл выдал себя за Хаскелла, но тот отказывается. Вечером они напиваются, начинают спорить. Вера грозится вызвать полицию, и Эл случайно душит её телефонным проводом. Он отправляется автостопом обратно на восток, но около Рино его подбирает полиция.
В ролях
- Том Нил — Эл Робертс
- Энн Сэвидж — Вера
- Клаудия Дрейк — Сью Харви
- Эдмунд Макдональд — Чарльз Хэскелл-младший
- Тим Райен — владелец столовки в Неваде
- Эстер Хауард — Холли, официантка в столовке
- Пэт Глизон — Джо, водитель грузовика в столовке
- Дон Броуди — продавец подержанных машин
Работа над фильмом
По позднейшим свидетельствам Ульмера и Сэвидж, фильм был снят за шесть дней. В документальном фильме 2004 года дочь Ульмера Арианна показывает титульный лист режиссёрского сценария, на котором есть помета: «14 июня 1945 — 29 июня. Съёмочных дней 14».[2]
Монтаж
Поскольку при таком низком бюджете о пересъёмках не могло быть и речи, Ульмер, поставивший сюжет в целом выше связности, отпечатал некоторые сцены автостопа с перевёрнутого негатива. Таким образом, демонстрируя путешествие на запад из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, машины двигаются справа налево, но не по «своей» полосе; автостопщик же садится в машину со стороны водителя.
Цензура
Согласно кодексу Хейса, преступникам не дозволялось оставаться безнаказанными. Ульмер прошёл цензуру, устроив в самом конце фильма арест Эла, который тот предвидит в закадровом монологе.
Значение
«Объезд» изначально был выпущен как рядовой низкобюджетный криминальный фильм и не привлек к себе никакого внимания. Интерес к нему и творчеству Ульмера в целом первыми проявили критики, связанные с французским журналом «Кайе дю синема». В 1970-е годы лента была «открыта» для Америки благодаря работам Эндрю Сарриса и Пола Шредера. К настоящему времени исследователи обнаружили отсылки к «Объезду» в творчестве таких режиссёров как Альфред Хичкок (в частности, в «Психо»), Дэвид Линч и братья Коэны.[3]
В 1992 году режиссёром Уэйдом Уильямсом был снят ремейк фильма с Томом Нилом младшим (сыном Тома Нила) в главной роли.[4]
Напишите отзыв о статье "Объезд (фильм)"
Примечания
- ↑ «Объезд» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- ↑ [www.alifeatthemovies.com/movie-of-the-day/detour/ Detour Movie Review]. A Life At The Movies (July 1, 2010). [www.webcitation.org/68rjUvJOu Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
- ↑ Lovell G. Detour // International Dictionary of Films and Filmmakers. — 4th ed. — St. James Press, 2001. — Vol. 1. — P. 310—312.
- ↑ «Объезд» (англ.) на сайте Internet Movie Database
Ссылки
- «Объезд» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v13446 Объезд] (англ.) на сайте allmovie
Отрывок, характеризующий Объезд (фильм)
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
