Озерянская икона

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Озерянская икона Божией Матери
Дата появления:

XVII век (?)

Местонахождение:

Харьков, Свято-Благовещенский кафедральный собор; Свято-Покровский мужской монастырь (список)

Дата празднования

30 октября (12 ноября н.ст); также 16 (29) июня и в Неделю Антипасхи (переходящий)

Озеря́нская ико́на Бо́жией Ма́тери – главная святыня и покровительница города Харькова и всей Слобожанщины. Официально считается, что Первообраз утерян в 30-е годы ХХ века. С неё остались многочисленные списки, которые существенно отличаются друг от друга, хотя многие из них прославились своими чудотворениями. Празднование в честь данного образа совершается (по григорианскому календарю) 12 ноября; 29 июня и в Неделю Антипасхи (переходящий):





История иконы

Истинное изображение представлено и точно описано в «Истории города Харькова за 250 лет его существования» (с 1655 по 1905-й год) Д. И. Багалея, Д. П. Миллер.:

„…Икона, говорить проф. Е. К. Рединъ, действительно писана на холсте, прикрепленном к доске. Письмо, как справедливо замечает преосвящ. Филарет, кисти древнего малороссийского художника, в том смысле, конечно, что икона местного, южно-русского происхождения; исполнение её довольно посредственное и она писана, по всей вероятности, простым мастером, копировавшим хороший образец; контуры фигур грубые, краска, обычная в памятниках южно-русских для XVII—XVIII в.—красная, голубая. Икона дошла до нашего времени в плохой сохранности, но все же ясно очерчивается лик Богоматери, Младенца, их положение, цвет их одежд. Богородица изображена повернувшей лицо в сторону Младенца, на ней красный хитон и голубой мафорий, на голове корона; правая рука её в позе моления, а левой она поддерживает Младенца Христа, сидящего у неё как бы на коленях у левой руки; Младенец одет в красную рубашку-хитон, на голове у него такая-же корона, как у Богородицы, в левой руке он держит небольшое Евангелие, а правой благословляет.

Нимбы у обоих жёлтые. Начиная от плеч кругом нимбов Богородицы и Христа на фоне иконы шли звезды, видимые и теперь. Вверху иконы, справа и слева облака. Размеры иконы: высота 40 см., ширина 34 см.»

В сентябре 2010 года истинное изображение Озерянской иконы Божией Матери было воссоздано вновь, 16 сентября 2010 освящено на месте его обретения — в Озерянах и в настоящее время находится в Крестовоздвиженском храме Свято-Покровского мужского монастыря.[1]

Святогорская пустынь

Благочестивый иерей Феодор видел много чудес от образа Богоматери и захотел, чтобы в его пустынном хуторе был основан мужской монастырь. В то время посетил Озерянку известный наместник Святогорского Успенского монастыря Севастиан Юхновский, который, по преданию, был тогда сильно болен. Пешком пришёл он из своей обители в Озерянку, чтобы поклониться чудотворной иконе Богоматери, и вылечился. Узнав о желании о. Феодора учредить здесь монастырь, о. Севастиан взялся помочь местному священнику. По Святогорским актам от 1696 г. видно, что благочестивый иерей Феодор передал в лице наместника Святогорского монастыря, отца Севастиана, всю свою недвижимую собственность в Озерянке Святогорскому монастырю и его настоятелю архимандриту Вассиану Василевскому для основания в Озерянке монастыря, каковой не замедлил там устроиться ревностными трудами Святогорского наместника, отца Севастиана, и стал известен под именем Озерянской Богородичной Пустыни".

Первое чудо от иконы явилось Архимандриту Севастьяну при свидетеле, строителе иеромонахе Варсонофии Хвастиченко.

Начало основания Монастыря относится к 1710 году. Уже в 1711 году была сооружена Богородичная церковь, что и положило начало основанию пустыни. Место это тогда было действительно пустынно. Окружали его высокие холмы, глубокие ложбины и густые лесные заросли. На холме, на левом берегу реки Озерянки, поставили деревянную церковь. Со временем поставили ещё одну церковь в честь Рождества Иоанна Предтечи и колокольню с часами.

Пустынь была небольшой. Братия в 1773 году владела 5 фруктовыми садами, 7 десятинами пахотной земли, 6 десятинами сенокоса, 3 десятинами леса. Численность братии тоже была маленькой. На 1787 год состав был таким: Игумен Иезекиль Туранский, 4 иеромонаха, 1 иеродьякон, 1 монах и послушники. Но просуществовала эта пустынь недолго, около 80 лет.

В 1787 году во время пребывания Императрицы Екатерины II в Харькове она подписала указ о передаче под руководство Григория Потемкина Харьковского наместничества. По воле «светлейшего князя Таврического» прекратили своё существование 15 монастырей Слобожанщины, среди них были закрыты Озерянская Богородичная пустынь, Змиевской Николаевский казачий монастырь, Святогорский монастырь. Имущество их было изъято в казну, а братия всех монастырей была собрана в Куряжском монастыре".

Ввиду малочисленности, повелением Государыни Императрицы Екатерины II и решением Священного Синода в 1787 году пустынь была упразднена. Главный храм монастыря, освящённый во имя Рождества Пресвятой Богородицы, был разобран и перенесён в слободу Мерефу. Икона была перенесена в Куряжский монастырь, но и он был закрыт в 1788 году (не помогли даже семейные связи архимандрита Наркиса из рода Квиток), и икону перенесли в Харьковский Покровский Монастырь.

Но вскоре по просьбе к Екатерине ІІ украинского генерал-губернатора А. Я. Левандинова и на средства тайного советника П. Ф. Сабурова в 1796 г. Куряжский монастырь был возобновлен, а в следующем году сюда опять перенесли Озерянскую икону, где она находилась 47 лет: «Наконец, в 1796 году стараниями бывшего генерал-губернатора Харьковского и Воронежского, генерал-поручика Леванидова дозволено устроить в нём монастырь заштатный на положении общежительном. Усердием харьковских граждан обитель сия вскоре приведена была в положение изрядное; затем императором Павлом I пожалованы сему монастырю вместе с прочими мельницы, рыбные ловли и положенное число десятин земли. В 1836 году он возведён по штату во второклассный». Одной из причин улучшения материального состояния монастыря было то, что к Озерянской иконе, которая находилась здесь, все лето шёл большой поток богомольцев. Образ сей пребывал прежде в особо устроенной пустыни, верстах в 30 от Харькова, подвластной вместе с братией харьковскому училищному монастырю (ныне Свято-Покровский мужской монастырь), а по уничтожении сей пустыни перенесён в Харьков, и со времени возобновления данного монастыря в 1796 году, пребывает в нём поныне.

Крестный ход

Нужно отметить, что в те времена особенных религиозных праздников, которыми были так богаты древние российские города, в Старом Харькове не было: Ни мощей, ни крестных ходов, служились только Акафисты перед особо чтимыми иконами.

16 октября 1843 года по докладу обер-прокурора Священного Синода император Николай Павлович утверждал просьбу обитателей Харькова о внедрении крестного хода для перенесения иконы Озерянской Божьей Матери из Куряжского монастыря в Харьковский Покровский кафедральный собор. Крестные ходы должны были проходить 30 сентября (из Куряжа в Харьков) и 22 апреля(из Харькова в Куряж) по старому стилю в соответствии с престольными праздниками Харьковского Покровского собора (1 октября) и Куряжского монастыря (23 апреля). В указанные дни прекращалась деятельность в присутственных местах, учащиеся освобождались от занятий и жители города и окрестных слобод стекались навстречу чудотворному образу. Шествие сопровождалось необычайно торжественным пением и звоном колоколов Харьковских церквей, которых насчитывалось в ту пору более шестидесяти.

Первый крестный ход с чудотворной иконой из Куряжа в Харьков состоялся З0 сентября 1844 года. Накануне в «Харьковских Губернских Ведомостях» был описан весь церемониал хода. С утра монастырь был заполнен богомольцами. В 9 часов чудотворную икону вынесли из монастырского храма. Во время шествия непрестанно раздавалось пение: «Пресвятая Богородица, спаси нас» и народ с благоговением молился Пресвятой Деве. В четырёх верстах от города вся дорога покрыта была богомольцами, которые спешили соединиться с процессией. Наконец это священное шествие достигло Холодной горы (возвышенный район г. Харьков, Полтавский шлях), где многие тысячи народа ожидали встретить чудотворную икону. Когда шествовавший с иконой и ожидавший её народ соединились вместе, и когда с Холодной горы представилось взорам, что вся ведущая к собору Екатеринославская, весьма длинная улица, покрыта густыми толпами жителей, пришедших насладиться духовным торжеством, никогда небывалым в нашем городе, то ясно было, что почти все население Харькова и окрестных селений притекло на это духовное празднество. В 1863 году харьковский купец Никита Акимович Павлов подал просьбу в Священный Синод о разрешении переносить чудотворную икону Озерянской Богоматери в Озерянку, на которую этот почетный гражданин Харькова обратил внимание не случайно. На Холодной Горе устроено было возвышение, где Преосвященный с духовенством, встретив Святую икону, после обычного поклонения и каждения приветствовал её коротким молитвенным словом… Установление крестных ходов с Озерянской иконой вызывало необходимость строительства на Холодной Горе часовни, которая превратилась впоследствии в приходскую Церковь.

Но кроме этого, история сохранила много свидетельств о её чудесных исцелениях: Сила особенной благодати исходила от чудотворной иконы на месте её явления — «хромым хождение, глухим слышание, слепым прозрение, которое хорошо подавалось». Сохранились немало свидетельств о том, как благодаря Озерянский иконе, вылечивались физические болезни и даже прекращались эпидемии инфекционных заболеваний. Широко известен случай из биографии Григория Квитки-Основьяненко. В детском возрасте он ослеп. Врачи не смогли помочь мальчику. И тогда его мать вместе с сыном отправилась в Куряжский Преображенский монастырь, где в то время находилась Озерянская икона. Она долго молилась перед чудотворным образом, а затем умыла лицо сына святой водой из Онуфриевского источника. И произошло великое таинство — Григорий стал прозревать. С глаз мальчика, словно завеса, сползла слепота. Сначала он различал контуры предметов, а затем увидел мир Божий во всей его красоте. Помня это чудо, Квитка-Основьяненко в молодости намеревался постричься в монахи, был послушником Преображенского монастыря. Кроме того известны многие исцеления от иконы. Исцелился житель Чугуева, который имел усохшую руку, исцеление больной ноги получил крестьянин из с. Липцы, что под Харьковом, а две сестры епископа Екатеринославского и Таганрогского Серапиона исцелились, как и Григорий Квитка, от слепоты.

Когда в июле-августе 1871 года в Харькове свирепствовала эпидемия холеры, в город из Куряжского монастыря была принесена чудотворная Озерянская икона. Её непрестанно носили по домам харьковчан, магазинам, улицам, площадям. И везде служили молебны. В это время общий страх и разочарования были в городе, но в доме где являлась чудотворная икона Богоматери, все словно оживали, подбадривались, спешили к ней приложиться. Прикладывались не только православные, но и иноверцы: евреи и магометане, потому что «видели от неё силу, которая оживляет и исцеляет». И молитва верующих была услышана…

Холера отступила, а горожане ещё больше уверовали в благодатную помощь Озерянского образа Богоматери.

В сентябре 2010 года воссозданная Озерянская икона была обнесена крестным ходом вокруг Харькова как защитница города.

Храмы в честь иконы

На пожертвование жителей города в конце XIX века на территории Покровского монастыря была построена Озерянская церковь. Её строительство обошлось в 198 тыс. руб. В Озерянской церкви, освящённой 21 ноября 1896 года, и находилась чудотворная икона.

Ещё одна Озерянская церковь была построена на Холодной Горе. Строительство этого храма началось в 1892 году на земле, пожертвованной крестьянами Харьковской волости. Раньше здесь находился их общий амбар. Строительство обошлось в 150 тыс. руб. Средства собирал священник В. Пономарев среди московского купечества, но достаточно большую сумму пожертвовали и харьковчане. В 1901 году трёхпрестольная (главный престол в честь Озерянской иконы Богоматери, другие два св. князя Владимира и св. Амвросия Медиоланского) была освящена. Во время крестных ходов (церковь построена между Куряжем, где находился Старохарьковский монастырь, и Университетской горкой, где находится харьковский Покровский монастырь) отсюда, с вершины Холодной Горы, харьковские архиереи благословляли чудотворной иконой Харьков.

Озерянская церковь также построена в селе Нижние Озеряны, где была явлена икона. Приходского священника в ней нет, службы проводятся по субботам (литургия).

Храмы во имя Озерянской иконы
Храм на Холодной горе Покровский монастырь в 19 веке. Храм справа Храм в Покровском монастыре в наше время

Судьба иконы в советское время

О судьбе чудотворной Озерянской иконы в советские времена почти ничего не известно. До 1926 встречаются эпизодические данные. Последний крестный ход с иконой состоялся с 31 августа до 18 сентября 1926 года по маршруту Польна-Белый Колодец-Волчанск-Графское и обратно.

В наше время с Озерянской иконы Богоматери осталось два старых списка: один в Свято-Благовещенском кафедральном соборе Харькова, другой в Свято-Озерянском приходском храме на Холодной горе.

В кинематографе: первый российский фильм

Самая первая на территории Российской империи киносъёмка, произведённая её гражданином (перед этим была только съёмка французом Камиллом Серфом коронации Николая II в мае), — съёмка харьковчанина фотографа и пионера кинематографии Альфреда Федецкого «Торжественное перенесение чудотворной Озерянской иконы из Куряжского монастыря в Харьков» (в Покровский монастырь) 30 сентября 1896 года[2].

В культуре

Напишите отзыв о статье "Озерянская икона"

Примечания

  1. [www.pokrovsky-monastyr.kh.ua/ru/History_of_Ozeryanskaya_icona_bogiey_matery История Озерянской иконы. «Покровский вестник»]
  2. Миславский В. Н. Харьков и кино. Фильмо-биографический справочник. — Харьков: Торсинг, 2004. — 285 с. — 1 500 экз. — ISBN 966-670-326-2.

Ссылки

  • [pravoslavie.kharkov.ua/index.php?newsid=81 Краткое слово об Озерянской иконе Божией Матери]
  • Багалей Д., Миллер Д. История города Харькова за 250 лет существования (с 1655 года). [pharisai.at.ua/publ/19-1-0-44 Глава 11. Церковь и духовенство]

Отрывок, характеризующий Озерянская икона

На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.