Опера спасения
Поделись знанием:
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.
Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
«Опера спасения», «опера спасения и ужасов»[1] (фр. opéra de sauvetage, opéra à sauvetage, pièce à/de/au sauvetage) — жанр французской героической оперы конца XVIII века - начала XIX века, получивший своё развитие в годы Великой французской революции[2]. Главным композитором направления был Луиджи Керубини.
История
Термин «опера спасения» (или «опера страха и спасения») появился около 1900 года[3]. Сам жанр, обличавший тиранию и насилие, воспевавший доблесть борцов за свободу и справедливость, родился в годы Великой французской революции, но имел своих более ранних предшественниц — французские оперы Антонио Сальери «Данаиды» (1784) и «Тарар» (1787), в которых (в первом случае ещё в традиционной для классицистской оперы мифологической форме, а во втором уже на более современном материале) разрабатывалась та же тема, уже присутствовали многие особенности жанра и унаследованный от К. В. Глюка героический стиль[4].
Некоторые свои особенности — близость сюжетов к современности, динамизм и стремительность развития действия — «опера спасения» заимствовала у французской комической оперы, таких сочинений, как «Дезертир» П. А. Монсиньи и «Ричард Львиное сердце» А. Гретри[5].
«Опера спасения» представляла собой разновидность героической драмы и своим названием была обязана характерной сюжетной коллизии: надвигающаяся смертельная опасность преодолевалась в ней благодаря отваге и благородству героев[2]. Типичные образцы этого жанра — оперы Луиджи Керубини «Лодоиска» (1791), «Элиза» (1794) и «Два дня» («Водовоз», 1800), а также опера Ж. Ф. Лесюёра «Пещера» (1793). В сюжетном отношении и по своей драматургической структуре «оперой спасения» является и «Фиделио» Л. Бетховена (первая редакция — 1805 год)[2][4].
Особенности
- мотив борьбы с тиранией, отвечающий революционным настроениям, обличение тирании и насилия, воспевание доблести борцов за свободу и справедливость.
- монументальность и драматичность, агитационность
- драматургия строится на сопоставлении контрастных образов и сцен
- современные сюжеты (в отличие от доминировавших ранее мифологических), с более дифференцированной привязкой ко времени и месту действия, разнообразие характеров, соединение героики и патетики с бытовым колоритом[5]
- напряженное развитие сюжета с возрастанием опасности для героев
- противоборство положительных и отрицательных персонажей
- надвигающаяся опасность преодолевалась благодаря смелости, отваге и бесстрашию героев
- нагнетание драматического напряжения к концу оперы
- ситуация обязательно завершалась торжеством гуманистических идей, «добра», спасением — отсюда и название[6].
Музыка
- для музыки характерны драматическая выразительность, стремление к единству композиции (лейтмотивы и т. п.), соединение героических и жанровых элементов[7].
- яркий драматизм музыки, возросшая роль оркестра.
- стремление авторов индивидуализировать музыкальный материал, придать ему большее единство и цельность (в том числе и с использованием лейтмотивных приемов), сильнее выразить рельефность мелодики и ритма (по выражению одного из исследователей, придать им предбетховенскую «аппасионатность») с помощью оркестровых тембров и гармонических оборотов[5].
- близость сюжетов к современности, динамизм и стремительность действия сближали «оперу спасения» с опера комик.
- чтобы усилить эмоциональное впечатление, использовали такие приемы, как декламация на фоне оркестрового звучания, изображающего бурю, шум приближающейся погони
- простая бытовая песенность соседствует с интонациями и формами классической оперы.
- чередование вокальных номеров и разговорных диалогов.
Произведения
- Анри Монтан Бертон, «Ужасы монастыря» (1790)
- Луиджи Керубини, «Лодоиска» (1791), «Элиза» (1794), «Два дня (Водовоз)» (1800)
- Жан Франсуа Лесюэр, «Пещера» (1793, на основе романа «Жиль Блас») — наиболее типичное произведение жанра
- Андре Гретри, «Лизабет» (1797), «Элиска, или Материнская любовь» (1799)
- Фердинандо Паэр, «Леонора» (1804)
- Людвиг ван Бетховен, «Фиделио» (1805) — высшее достижение жанра, некоторыми считается выходящими за его рамки.
- Бедржих Сметана, «Далибор» (1868)
Наследие
В немецкой культуре опера спасения органично трансформировалась в немецкую романтическую оперу
Напишите отзыв о статье "Опера спасения"
Примечания
- ↑ Опера спасения — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ 1 2 3 Келдыш Ю. В. Опера // Музыкальная энциклопедия / под ред. Ю. В. Келдыша. — М.: Советская энциклопедия, 1978. — Т. 4. — С. 24.
- ↑ [www.larousse.fr/encyclopedie/musdico/pièce_à_sauvetage/169573 Pièce à sauvetage]. Encyclopédie Larousse. Larousse. Проверено 21 января 2015.
- ↑ 1 2 Кириллина Л. В. [www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=188196 Пасынок истории (К 250-летию со дня рождения Антонио Сальери)] // Музыкальная академия : журнал. — 2000. — № 3. — С. 66.
- ↑ 1 2 3 Цодоков Е. [www.operanews.ru/cherubini.html Луиджи Керубини]. Оperanews. Проверено 21 января 2015.
- ↑ Опера — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ [www.fedorov.ws/dic-operaspas.html Мир итальянской оперы]
Отрывок, характеризующий Опера спасения
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.
Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
