Орлёнок (песня)

«Орлёнок»
Песня
Композитор	Виктор Белый
Автор песни	Яков Шведов

«Орлёнок» — одна из широко известных культовых песен советского периода, оставившая заметный след в истории СССР. Написана в 1936 году поэтом Яковом Шведовым на музыку композитора Виктора Белого к спектаклю Театра Моссовета «Хлопчик» драматурга М. Даниэля.

Текст Шведова

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли весёлые хлопцы,
В живых я остался один.

Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.

Орлёнок, орлёнок, гремучей гранатой
От сопки врагов отмело.
Меня называют орлёнком в отряде,
Враги называют орлом.

Орлёнок, орлёнок, мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел.
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел.

Орлёнок, орлёнок, товарищ крылатый,
Ковыльные степи в огне.
На помощь спешат комсомольцы-орлята
И жизнь возвратится ко мне.

Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны,
Победа борьбой решена.
У власти орлиной орлят миллионы,
И нами гордится страна.

История создания

Изначально песня Марка Даниеля называлась «Зямка Копач», была написана и впервые поставлена на языке идиш.

Сюжет спектакля повествует об эпохе Гражданской войны в Белоруссии. Городок близ Молодечно заняли белополяки, и 15-летний сирота, ученик сапожника, а ныне красноармеец Зямка Копач попадает в тюрьму со своими однополчанами. Узнав, что их командиру Андрею Кудрявцеву грозит расстрел, Зямка обманывает охрану, убегает из тюрьмы и связывается с подпольем, которое отбивает Кудрявцева. В тюрьме Зямка сочиняет песню, которая в итоге становится гимном отряда. Первый вариант текста принадлежал автору пьесы, использовавшего мотив стихотворения А. С. Пушкина "Узник", и в переводе Б. Х. Черняка звучал так:

Орленок, орленок — могучая птица,
Лети ты в далекий мой край,
Там мама-старушка по сыну томится,
Родимой привет передай!

Орленок, орленок — могучая птица,
К востоку стреми свой полет,
Взлети над Москвою, над красной столицей,
Где Ленин любимый живет!

Орленок, орленок, ему расскажи ты
Про наших врагов, про тюрьму;
Скажи, что в плену мы, но мы не разбиты
И нас не сломить никому.

Для постановки в Москве композитор Виктор Белый предложил поэту Якову Шведову написать песню заново, и она приобрела в СССР массовую популярность.

В одном из вариантов исполнения песни Большим Детским Хором вместо «ковыльные степи в огне» звучит «бурятские степи в огне».

Дальнейшая судьба песни

Вторую жизнь приобрела песня в годы Великой Отечественной войны. Особенно широкое распространение песня получила среди партизан. В партизанских отрядах она была и паролем, и отрядной песней. Многие комсомольцы-разведчики, бойцы Красной Армии и партизанских отрядов повторили подвиг героя песни, многих из них в отрядах так и звали — Орлёнок. Для поддержания боевого духа бойцов Красной Армии во время войны в 1943 году тиражом в 25 тысяч экземпляров в войска была разослана книжечка с песней «Орлёнок».

Один из первых исполнителей песни, певец Александр Окаёмов, пел «Орлёнка» в составе фронтовых концертных бригад и на радио. Затем он стал бойцом народного ополчения консерваторского батальона имени Чайковского. Был ранен в боях, попал в плен и оказался в страшном Кричевском лагере, где организовал с товарищами группу сопротивления. Группа была раскрыта, но пытки не заставили Александра и его друзей, Геннадия Лузенина и Абрама Дьякова, выдать имена остальных подпольщиков. Когда организаторов повели на казнь, за несколько мгновений до расстрела 21 февраля 1943 года Александр Окаёмов запел «Орлёнка». Ныне фамилии погибших артистов занесены на мраморную доску в Концертном зале им. Чайковского, а на месте их расстрела поставлен обелиск.

После войны поэт Лев Ошанин писал: «Не каждой песне ставят памятник, а вот песне „Орлёнок“ повезло. Комсомольцы-челябинцы воздвигли памятник герою песни в честь мужества юных бойцов Гражданской войны». Есть памятники Орлёнку также в Запорожье, в городе Покрове, во Всероссийском пионерском лагере «Орлёнок».

В 1957 году снят художественный фильм «Орлёнок» о пионере-герое Вале Котике. В 1968 году по мотивам песни снят мультипликационный фильм «Орлёнок».

На Российском Кавказе возле села Архыз (Карачаево-Черкесская Республика) есть пик Орлёнок (2629 м), одноимённые перевал и река. Горные вершины Орлёнок есть на Урале и на юге Байкала. Имя «Орлёнок» носят населённые пункты, железнодорожные станции, городские парки, пионерские лагеря, подростковые клубы, военно-спортивные игры, морские суда и экранолёты.

Литература

А. Царькова, «Нерасстрелянная песня. О подвиге артиста А. И. Окаемова: к 50-летию со дня гибели», Авангард (Ряжск), 23.2.1993 г.

Ссылки

• Большой детский хор. [sovmusic.ru/download.php?fname=orlyonok Орлёнок]
• [lleo.me/dnevnik/2009/03/24.html Исследование] Леонида Каганова
• [davidaidelman.livejournal.com/448245.html Антология одной песни: «Орлёнок»]
• [det.lib.ru/a/aleksandr_b/pesni.shtml Статья-исследование Александра Бондаря]

Отрывок, характеризующий Орлёнок (песня)

Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.