Оссовская, Мария
Поделись знанием:
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
| Мария Оссовская | |
| польск. Maria Ossowska | |
 Maria Ossowska | |
| Имя при рождении: |
Maria Niedźwiecka |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
13 августа 1974 (78 лет) |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Школа/традиция: | |
| Основные интересы: | |
| Оказавшие влияние: | |
Мария Оссовская (урожденная Мария Niedźwiecka; 16 января 1896 года, Варшава — 13 августа 1974 года, там же) — польский философ и социолог, специалист по теории и истории этики. Была ученицей известных представителей Львовско-Варшавской школы В. Татаркевича, Я. Лукасевича и Т. Котарбинского.
Содержание
Биография
Закончила философский факультет Варшавского университета в 1925 году, защитив дипломную работу о Бертане Расселе, в 1932 году получила степень доктора философии за исследования в области семантики. В время Второй мировой войны принимала участие в движении Сопротивления, преподавала на нелегальных философских курсах.
В 1945—1948 годах была профессором в Университете Лодзи, затем в Варшавском университете. В 1952—1956 годах не преподавала, так как курс социологии был исключён из польских университетов как «буржуазная» дисциплина. С 1952 до 1962 года она руководила Институтом истории и теории этики, входившим в Институт философии и социологии Польской академии наук. В 1972 году была награждена национальной премией.
Была замужем за социологом Станиславом Оссовским.
Научные идеи
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Публикации
- 1925 (as Maria Niedźwiecka): Ontologia Bertranda Russell [The ontology of Bertrand Russell]. Warszawa.
- 1946: Wzór obywatela w ustroju demokratycznym [The model of the citizen in the democratic system]. Warszawa: Zarząd Główny Towarzystwa Uniwersytetu Robotniczego.
- 1947: Podstawy nauki o moralności [Foundations of the science of morality]. 2nd edition 1994, ed. by Paweł J. Smoczyński. Wrocław: Zakład Narodowy im. Ossolińskich.
- 1949: Motywy postępowania: Z zagadnień moralności [The motivations of action: On the problems of ethics]. Warszawa: Książka i Wiedza. 3rd edition 2002. ISBN 83-05-13245-5
- 1956: Moralność mieszczańska [Bourgeois morality]. 2nd edition 1985. Wrocław: Zakład Narodowy im. Ossolińskich. ISBN 83-04-01877-2
(English translation 1986: Bourgeois morality. London/New York: Routledge & Kegan Paul. ISBN 0-7100-9782-4 - 1957: O pewnych przemianach etyki walki [On certain changes in the ethics of struggle]. 2nd edition 1977. Warszawa: Niezależna Oficyna Wydawnicza (a Samisdat edition)
- 1963: Socjologia moralności: zarys zagadnień [The sociology of morality: An outline of its problems]. 4th edition 2005. Warszawa: Państwowe Wydawnictwo Naukowe. ISBN 83-01-14009-7
English translation 1971: Social determinants of moral ideas. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1971 edition London/New York: Routledge & Kegan Paul. ISBN 0-7100-7013-6 - 1966: Myśl moralna Oświecenia angielskiego [The moral thought of the English Enlightenment]. Warszawa: Państwowe Wydawnictwo Naukowe.
- 1970: Normy moralne: próba systematyzacji [Moral norms: An attempt at systematization]. 4th edition 2000. Warszawa: Państwowe Wydawnictwo Naukowe. ISBN 83-01-13278-7)
English translation 1980: Moral norms: a tentative systematization. Warszawa: Polish Scientific Publ. ISBN 83-01-01297-8 - 1973: Ethos rycerski i jego odmiany [The Chivalric Ethos and Its Varieties], 3rd edition, 2000, Warsaw, Państwowe Wydawnictwo Naukowe, ISBN 83-01-13277-9.
- 1983: O człowieku, moralności i nauce: miscellanea [On Man, morality, and science: miscellanies, ed. by Maria Ofierska and Maria Smoła. Warszawa: Państwowe Wydawnictwo Naukowe. ISBN 83-01-00801-6
- 1992: Wzór demokraty: cnoty i wartości [The paragon of a democrat: Virtues and values] Lublin: Daimonion. ISBN 83-900135-3-3
- 2002: Intymny portret uczonych: korespondencja Marii i Stanisława Ossowskich [An intimate portrait of a scholarly couple: The correspondence of Maria Ossowska and Stanisław Ossowski], ed. by Elżbieta Neyman. Warszawa: Wydawnictwo «Sic!». ISBN 83-88807-13-7.
На русском
- Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследование по истории морали: Пер. с польск./ Общ. ред. А. А. Гусейнова; Вступ. ст. А. А. Гусейнова и К. А. Шварцман. — М.: Прогресс, 1987. — 528 с.
Напишите отзыв о статье "Оссовская, Мария"
Ссылки
- [iph.ras.ru/elib/2212.html Оссовская] в Новой философской энциклопедии
Отрывок, характеризующий Оссовская, Мария
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
