Остроумов, Алексей Александрович (зоолог)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Александрович Остроумов
Дата рождения:

1858(1858)

Место рождения:

Симбирск

Дата смерти:

1925(1925)

Страна:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Научная сфера:

Зоология

Место работы:

Одесский национальный университет имени И. И. Мечникова

Учёная степень:

доктор биологических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Казанский университет

Научный руководитель:

Н. М. Мельников

Алексей Александрович Остроумов (18581925) — русский зоолог.

Родился 29 января 1858 года в Симбирске, получил там первоначальное образование — с 1874 по 1878 год учился в Симбирской гимназии; далее окончил Казанский университет (1878—1882), при котором был оставлен в качестве стипендиата для подготовки к профессорскому званию по зоологии. Во время учёбы в Казанском университете А. А. Остроумов рано проявил интерес к зоологии и начал работать в зоологическом кабинете под руководством профессора Н. М. Мельникова.

В 1883 году был прикомандирован к Новороссийскому университету, работал на Севастопольской зоологической станции[1], в 1884 году сдал экзамены на степень магистра зоологии, в 1885 году отправился за границу, где работал на Неаполитанской зоологической станции; возвратившись в 1886 году в Казань, стал приват-доцентом по сравнительной гистологии, в 1887 году защитил магистерскую диссертацию «Опыт исследования мшанок Севастопольской бухты в систематическом и морфологическом отношениях» (Казань, 1886).

В Казанском университете А. А. Остроумов читал лекции по гистологии и по зоологии позвоночных, продолжал исследования в области эмбриологии и гидробиологии. Защитил докторскую диссертацию по теме: «К истории развития ящериц» («Труды Общ. Естествоиспытателей при Казанском Университете», 1888).

Однако основным направлением его деятельности стала ихтиология, а объектом — стерлядь[2].

А. А. Остроумов был заведующим севастопольской зоологической станцией (1891—1897). Участвовал во 2-й черноморской «глубомерной» экспедиции 1891 года, произвёл ряд важных исследований над фауной Чёрного, Азовского, Мраморного морей, также над фауной лиманов и устьев рек Северного Причерноморья, составил «Определитель рыб Чёрного и Азовского морей» («Вестник Промышленности», № 7, 8 и 9, 1896)[3]. В августе 1897 года А. А. Остроумов оставил станцию в связи с избранием его профессором зоологии Казанского университета.

С 14 декабря 1897 года Остроумов непрерывно состоял членом Общества естествоиспытателей при Казанском университете[4]. В 1898 году он совершил, при содействии общества естествоиспытателей, поездку на Каспий; он ознакомился с фауной Волги, с приустьевыми участками мелководий Северного Каспия, а также с фауной устья реки Куры.

Будучи заведующим зоологическим кабинетом А. А. Остроумов большое внимание уделял зоологическому музею, сформированному ещё стараниями Э. А. Эверсмана. К заслугам Остроумова следует отнести пополнение коллекций музея образцами фауны залива Петра Великого. Кроме того, он способствовал составлению полного карточного каталога музея. Для этой цели он пригласил С. А. Зернова, в то время находившегося в административной ссылке. Были составлены и опубликованы каталоги коллекций бабочек, рыб и птиц. Статья «К истории зоологического кабинета Казанского университета» (1926) стала его последней публикацией.

В 1916 году в районе устья Свияги Остроумовым была организована Гидробиологическая станция, впоследствии преобразованная в «Зоологическую станцию КГУ».

В 1925 году Московское общество испытателей природы избрало его своим почётным членом. Кроме того, А. А. Остроумов состоял почётным членом Пермского общества естествоиспытателей и действительным членом нескольких научных обществ. Он был горячим сторонником женского образования и под его председательством проходили заседания Общества для учреждения в Казани Высших женских физико-математических курсов, затем он был помощником директора курсов.

Напишите отзыв о статье "Остроумов, Алексей Александрович (зоолог)"



Примечания

  1. Итогом изучения южнорусских морей и его деятельности на Севастопольской биологической станции является как зоогеографический анализ фауны, так и описание более 18 новых видов для Чёрного и Азовского морей.
  2. С 1910 года Остроумов приступил к публикации результатов наблюдений за ростом и биологией стерляди в аквариумах. Эти работы стали классическими. Одним из практических выводов Остроумов считал возможность прудового разведения стерляди.
  3. Основание для публикации явились результаты обработки материалов, собранных Остроумовым во время плавания на шхуне «Атманай»; ракообразные по материалам Остроумова были описаны В. К. Совинским (1898).
  4. В 1919 году он был избран его почётным членом. С 25 мая 1912 года, после отъезда из Казани профессора Б. К. Поленова, А. А. Остроумов был избран президентом Общества и оставался им до самой смерти.

Литература

Ссылки

  • [www.bookva.org/authors/203 Библиография А. А. Остроумова]

Отрывок, характеризующий Остроумов, Алексей Александрович (зоолог)

– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.