Перезинотти, Антонио

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Антонио Перезинотти
Antonio Peresinotti
художник
Дата рождения:

1708(1708)

Место рождения:

Болонья, Италия

Дата смерти:

1778(1778)

Место смерти:

Петербург, Россия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Антонио Перезинотти — живописец «декораций и перспективных видов», ученик Джироламо Бона.



Биография

Антонио Перезинотти родился в Болонье в 1708 году. Был приглашён в Россию в 1742 году (приехал вместе с Д.Валериани?) и состоял театральным живописцем в Санкт-Петербурге в затеянном тогда придворном театре.

В 1750 году как «живописного и комедиантского дел мастер» расписал плафон и декорации для нового театра, что был организован в старом Зимнем дворце. Хотя за Валериани сложилась слава более искусного живописца, известны другие росписи плафонов, сделанные Перезинотти:

Например, в одном из договоров (контрактов) от 1762 года Перезинотти прямо указывалось на то, что он будет расписывать только орнаменты в плафоне, а «фигуры» обязан передать на исполнение Стефано Торелли, а если последний не согласится, то вообще «искусному мастеру из Италии».

В 1767 году был принят в члены Императорской Академии художеств и вскоре стал первым по времени преподавателем перспективной живописи в её классах[1].

Декораций его работы не сохранилось, из картин же известны только две, парные, находящиеся в музее Академии художеств:

  • «Пейзаж с античными развалинами»
  • «Развалины Салоны».

В Большом Петергофском дворце выполнил стенные росписи.

Перезинотти был «страстным любителем руин»1 и частенько задавал своим ученикам в Академии «программы» (то есть задания) по написанию каких-либо руин.

Напишите отзыв о статье "Перезинотти, Антонио"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Перезинотти, Антонио

– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.