О Руж

Поворот О Ру́ж (фр. Raidillon de l'Eau Rouge — Поворот «Красная вода») — связка скоростных поворотов (левый-правый-левый) на трассе Спа-Франкоршам в Бельгии, где традиционно проходит Гран-при Бельгии Формулы-1. О Руж считается одним из самых трудных и зрелищных поворотов на гоночных трассах во всём мире.

Расположение

Поворот расположен в том месте, где трасса пересекает небольшую 15-километровую реку О Руж, которая и дала название повороту. Начинается он после прямой, идущей вниз от первого поворота трассы, на которой машины Формулы-1 разгоняются почти до 300 км/ч. Сама связка состоит из левого поворота, завершающего спуск, затем правого, по ходу которого трасса очень круто поднимается в гору, и завершающего левого на вершине холма. После него также следует очень длинная прямая, постепенно поднимающаяся к связке Лекомб.

Строго говоря, название О Руж носит только первый левый поворот; последующая связка правого и левого называется Радийон (фр. Raidillon, ‘поворот, крутой участок’). Однако в спортивной прессе последний упоминается редко, и под именем О Руж известна вся связка из трёх поворотов.

Хотя автодром Спа-Франкоршам существует с 1924 года, связка О Руж-Радийон в нынешнем виде появилась на нём не сразу. Изначально трасса после поворота О Руж шла по долине реки О Руж, огибая холм и постепенно сворачивая к связке Лекомб. Затем при реконструкции трассы было решено сократить этот её отрезок, и длинная дорога вокруг холма была заменена более коротким отрезком, поднимающимся прямо на холм. Соответственно была перестроена и последующая прямая, ведущая к Лекомб, что также сократило длину трассы.

Прохождение поворота в гонках

Прохождение поворота О Руж осложняется главным образом тем, что из-за крутого подъёма при прохождении правого поворота гонщик видит перед собой лишь сплошную стену асфальта, и последний левый поворот совершается практически вслепую. Двукратный чемпион мира Формулы-1 Фернандо Алонсо так описывал прохождение этого поворота:

Вы входите в первый поворот на спуске, потом направление поворота внезапно меняется, и одновременно идёт очень крутой подъём в гору. Из кокпита машины выход из поворота не виден, и когда вы поднимаетесь на гребень холма, то ещё не знаете, где окажется ваша машина. Это очень важный поворот и в квалификации, и в гонке, потому что после него идёт очень длинная прямая, и если в её начале вы не набрали достаточную скорость, то можете потерять много времени. Кроме того, этот поворот даёт гонщику множество эмоциональных ощущений, его переживаешь заново на каждом круге. В нижней точке после первого поворота гонщик испытывает достаточно сильные перегрузки, это очень необычно и тоже добавляет впечатлений.

Правильное прохождение поворота О Руж требует от гонщика очень хорошей квалификации, и к концу последующей прямой, если пилот прошёл О Руж по наилучшей траектории и не снижал скорость, нередко появляется возможность для обгона впереди идущего пилота, если тот проходил О Руж на меньшей скорости. Машины обычного дорожного класса, при соответствующем навыке водителя, могут проходить связку О Руж на скорости 160—180 км/ч; современные машины Формулы-1 — на скорости почти 300 км/ч.

До недавнего времени прохождение поворота О Руж на машине Формулы-1 совсем без снижения скорости считалось крайне сложной задачей, с которой мало кто справлялся. Одним из тех, кто постоянно пытался это делать, был Жак Вильнёв. Он отзывался о повороте О Руж так:

Не каждый пилот в состоянии пройти этот поворот «в пол», не сбавляя скорость. Но если ты это сделал — ты по-настоящему можешь гордиться собой. Это единственная шикана, проходя которую пилот понимает, что может пройти её «в пол», но нога сама поднимается с педали газа. Очень трудно заставить себя не поднимать ногу с педали и сказать себе «нет, всё нормально». Очень необычное ощущение. Выигрыш может достичь двух десятых на круге. Это стоит того. Но риск всё-таки выше.

Деймон Хилл в своей книге «Свой взгляд на Ф-1. Мир Формулы-1 изнутри» также писал:

Иногда кое-где, например, в «О Руж» — скоростном повороте в конце главной прямой трассы в Спа — приходится убеждать себя, что ты сможешь его пройти, вжав педаль в пол, и именно такой вызов тебя мотивирует, ведь все мы стремимся достичь предела и доказать скептикам, что они не правы.

Однако в последние годы прижимная сила у машин Формулы-1 сильно возросла, к тому же в 2002 году поворот Радийон был немного перестроен, и сейчас при сухой погоде и удачном стечении гоночных обстоятельств связку О Руж-Радийон способны проходить без снижения скорости многие пилоты. Тем не менее, все гонщики признают, что поворот остался очень сложным, и необходима максимальная концентрация для его успешного прохождения.

Потеря контроля над машиной при прохождении этого поворота обычно приводит к немедленному сходу. На подъёме прижимная сила очень велика, и аварии происходят обычно в конце связки, где профиль трассы резко меняется и велика опасность потери сцепления машины с асфальтом. При этом машина срывается с трассы в последнем повороте связки, расположенном в верхней точке холма, и на высокой скорости ударяется о стену. Из-за набранной в ходе подъёма инерции машина как бы взлетает над трассой, и хотя на вершине холма с внешней стороны поворота расположены достаточно широкие гравийные зоны безопасности, обычно они не спасают положение, и избежать удара о стену не удаётся.

Аварии

В повороте О Руж не раз происходили серьёзные аварии — как в ходе Гран-при Формулы-1, так и в других гонках.

В 1985 году перспективный гонщик Формулы-1 Штефан Беллоф, выступая на трассе Спа-Франкоршам в 1000 километровой гонке на выносливость за рулем Porsche 956B попытался в повороте О Руж обогнать слева Porsche 962С лидировавшего Жаки Икса, на входе в поворот прототипы столкнулись и полетели вверх к отбойнику, болид Беллофа врезался в железный отбойник на скорости около 200 км/ч, гонщик погиб мгновенно.

В 1993 году на свободных заездах перед Гран-при Бельгии пилот команды Лотус Алессандро Дзанарди вылетел с трассы в конце связки О Руж, на вершине холма, при этом его машину развернуло так, что последующий удар в стену получился практически лобовым, на скорости около 250 км/ч. Ехавший следом Айртон Сенна остановил свою машину и побежал помогать пострадавшему Занарди. В результате этой аварии итальянец получил ушиб спинного мозга и смещение одного из позвонков, из-за чего левая сторона туловища долго оставалась парализованной. Лишь спустя несколько месяцев он снова смог ходить.

В квалификации перед Гран-при Бельгии 1999 года аварию в связке О Руж с промежутком в несколько минут потерпели оба пилота команды БАР — Жак Вильнёв и Рикардо Зонта, причём аварийные ситуации были практически одинаковы. Оба пилота, пытаясь пройти О Руж и Радийон без снижения скорости, не сумели удержать свои машины на трассе; оба болида сорвались на внешнюю сторону последнего левого поворота и ударились бортом о резиновые покрышки, прикрывавшие бетонную стену-ограничитель. Машины обоих пилотов после контакта со стеной перевернулись, но машина Вильнёва осталась лежать неподалёку от места столкновения, а машина Зонты, уже перевёрнутая, перелетела на другую сторону трассы и лишь там увязла в гравии. Оба пилота почти не пострадали, смогли достаточно быстро выбраться из-под своих машин и уже на следующий день вновь участвовали в гонке. Вильнёв позже говорил: «Это была моя лучшая авария! Но Зонта улетел ещё зрелищнее». Эта ситуация дала повод для насмешек над пилотами: например, английский комик Джим Бамбер изображал спортивного директора команды БАР Крейга Поллока якобы говорящим Зонте: «Вильнёв лучше всех проходит поворот О Руж, так что смотри на него и делай всё в точности так же!»

Факты

После гибели в 1994 году Роланда Ратценбергера и Айртона Сенны конфигурация многих быстрых поворотов в последующих гонках сезона была искусственно изменена (с помощью временных сооружений) для снижения скорости. В числе других был ограничен и поворот О Руж; в той его части, где не должны были проезжать машины, нанесли надпись «Айртон, нам тебя не хватает». Но уже в следующем году поворот О Руж вернулся в свою обычную конфигурацию.

Известность поворота О Руж и восхищение им со стороны многих пилотов и болельщиков привели к тому, что при строительстве автодрома под Стамбулом, на котором с 2005 по 2011 года проходил Гран-при Турции, был предусмотрен поворот примерно такой же конфигурации на задней прямой. Сам поворот О Руж проложен по естественному рельефу (трасса Спа-Франкоршам расположена в отрогах Арденнских гор), а холм для поворота на турецком автодроме был насыпан искусственно.

Перепад высот в О Руж составляет 35 метров

Ссылки

• [www.spa-francorchamps.be Официальный сайт автодрома Спа-Франкоршам]

См. также

• Автодром Спа-Франкоршам
• Гран-при Бельгии
• Формула-1

Отрывок, характеризующий О Руж

– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.