Подгайчики (Золочевский район)
Село
|
Подгайчики (укр. Підгайчики) — село на Украине, в Золочевском районе Львовской области. Население составляет 638 человек по данньім переписи 2001 года. Орган местного самоуправления — Подгайчиковский сельский совет.
Подгайчики — село, центр сельского совета, расположенное при пути Львов — Тернополь-Кировоград, в 37 км к западу от Золочева. Населення в 1900 p. — 793 человека; в 1943—801 человек; в 1968—1109.
У селе СОШ I—II степеней.
Впервые в письменных источниках Подгайчики упомянуто в 1397 году.
Сельскому совету подчинены села и выселки:
Косычи (Касичи, Альфредивка) — в 1900—339 человек; в 1943—456 человек.
Погорельцы — в 1900—768 человек; в 1943—727 человек.
Туркотин — в 1900—513; в 1943 p. — 522 человека.
Религиозная жизнь села
Есть свидетельства, что первая церковь на территории, где находится село, существовала еще задолго до первого письменного упоминания о самом селе в 1337 году.
Так по истории села, которую упорядочил М. В. Яремчишин, известно, что после монголо-татарского нашествия (возможно 1241г) от храма осталось только 5 каменных плит (по другим источникам- это надгробные плиты). Сейчас из них сохранилась только две. Интересно, что до наших дней на одной из них сохранился выдолбленный на южной стороне крест.
Вот что рассказывает сам Михаил Яремчишин: «В 1938 году я во время копания глубокой ямы в конце своего огорода примерно на глубине одного метра наткнулся на горшок черного цвета. Поврежденный лопатой он раскололся и я нашел в нем сожжены кости и мелкие куски обгоревшего хвороста. Горшок я закопал на том месте, где и нашел. Мой сын Петр в начале 60-х годов пытался этот горшок отыскать, однако нашел другой, был немного меньше предыдущего и уже расколот.»
Итак, со всего вышеприведенного можно сделать вывод, что церковь была деревянной, поскольку никаких следов от нее нет, конечно кроме этого загадочного камня, который уже покрыт легендами.
Важную роль в духовной жизни наших предков сыграл православный монастырь. К сожалению, дата основания монастыря неизвестна, но известно, что монастырь владел около 1500 га земли, имел свою водяную мельницу, здешние крестьяне выполняли в его пользу феодальные повинности.
Согласно документам Львовского областного архива в 1603 году Андрей Лагодовский и его жена Зофия Тисзвок продали за 35,3 тысяч польских злотых великому коронному гетману Речи Посполитой Яну Замойскому с. Подгайчики, с. Погорельцы, с. Станимир, с. Туркотин.
Он ликвидировал православный монастырь и заложил католический (Кляристок) и построил костел. Но и этот монастырь прекращает существование в 1782 году в результате церковной реформы австрийского императора Иосифа II. Земли монастыря после ликвидации были разделены.
Часть выделили на поселение колонистов из южной Германии — Швабии. Жилые дома колонистов построены с разобранного монастыря. А святыней для немцев послужило помещение костела, в котором была обустроена кирха.
Деревянная церковь Покрова Пресвятой Богородицы 1756 года, также имеет интересную историю. Известно, что святыня была построена в Карпатах и впоследствии перевезена в Подгайчики. Церковь построена в византийском стиле и является шедевром гуцульских мастеров. Чуть позже у храма появилась и колокольня, выполненная в том же стиле. В селе существует интересная легенда о том, что в начале Первой мировой войны крестьяне сняли с колокольни колокола и закопали их на церковном дворе, но даже до сих пор они не найдены, поэтому в старой колокольни давно уже красуются другие колокола. Этот храм крестьян дорогой еще и тем, что здесь около 20 лет назад настоятелем был уже покойный отец В. Вороновский.
Описанная в истории села также судьба фигуры Матери Божьей из монастыря. По словам старейших жителей эта статуя представляла собой Матерь Божию, которая стоит на земном шаре и одной ногой прижимает голову змея. После ликвидации монастыря крестьяне поставили ее у въезда в село, где она стояла до 1914 года на четырехметровом столбе, и столб был уничтожен австрийской армией. Опять уже отреставрирована в Глинянах фигура вернулась на прежнее место только в 1935 году в построенную часовню. Но уже в 1940-вых годах при расширении трассы часовню разрушили и след фигуры исчез. Современная часовня с аналогом статуи построена в 1991 году. Автором нового произведения стал Б. М. Лютий.
В части села «Двориска» находится греко-католическая часовня Перенесение мощей святого Николая Мирликийского, построенная в 1913 году. По преданию богатый местный хозяин выделял определенную сумму денег на строительство в этой части села отдельной церкви, но этих денег было недостаточно. Для этого после отказа людей в помощи, он построил такую часовню, на которую ему хватило своих сбережений. По другим рассказам он выделил под строительство часовни место, где погиб кто-то из его родных.
В юбилейном 2000 год с Рождества Христова был заложен камень для построения новой УГКЦ Покрова Пресвятой Богородицы. И уже в 2003 году в селе возвеличилась новая святыня, которую местный священник о. Игорь Милянич освятил 2 ноября 2004.
Также с 2000 года православная община села начала восстанавливать костел, в котором во времена СССР были разные складьі.
Развитие культуры села в 20-30-х годах XX века
Во времена Австро-Венгерской империи в селе было основано общество «Просвита», был церковный хор и магазин. С восстановлением села после сожжения отступающими русскими войсками во времени Первой мировой войны начали возрождаться и культурные общества. К тому времени село делилось на 3 части: Двориска, Подгайчики (на горе) и Унтервальден (немецкая колония). Согласно такому делению и развитие культуры во всех частях села проходило порознь. В 1920-х годах построены две читальни «Просвиты» — одна в Дворисках, а другая — на горе. В этих читальнях проводились драматические спектакли и концерты.
К построению читален местами для проведения культурных мероприятий служили дом Яремчишина Михаила Михайловича, двор его брата Ивана и сарай Дзядив Николая Григорьевича. Первый театральный спектакль был поставлен перед публикой в сарае Домерецкого Романа: один из зарубей служил сценой, а на другом вместе с током, на котором молотили зерно, размещались места для зрителей. Первая изба-читальня была у Филиппа Вригы. У этом доме происходили и репетиции любительского театра, режиссёром которого был Стефан Васильевич Яремко.
Прежде чем поставить спектакль на сцене нужно было внести заявление на согласование в уездные власти и предоставить им копии сценариев. На торжествах мог присутствовать жандарм. Был случай, когда на показе спектакля актер добавил к реплике то, чего не было в сценарии. После этого случая голову «Просвиты» и его заместителя оштрафовали.
Фундамент на дом «Просвиты» вместе с читальней и сценой в Дворисках был заложен в 1924 году на площади, где находится школа. Но польское Перемышлянское староство запретило строение на этом месте, мотивируя отказ тем, что там должна строиться школа. Впоследствии так и произошло. А дом «Просвиты» позволил строить в конце своего огорода, недалеко от прежнего места Повх Иван Антонович. В 1925 году был заложен фундамент нового дома, того же года был возведен кирпичные филярий, а остальные стены построены из глиняных и соломенных боханцев. Покрыли дом бляхой, на приобретение которой брали кредит в Перемышлянского еврея. Еженедельно по домам ходил кассир «Просвиты» Цимбала Петр Иванович, который собирал добровольные пожертвования на строительство читальни.
При доме общества «Просвита» в Дворисках буди следующие общества и объединения: «Сельский хозяин», «Родная школа», «Сокол», «Возрождение», при «Просвите» в Подгайчиках действовали общества «Луг» и «Пласт». В обоих «Просветах» были библиотеки, драматические кружки, проводились спортивные игры, забавы, в день святого Николая дети на концерте получали подарки.
Начиная с 1930 в Дворисках при читальне проводились фестивали, на которых молодёжь из всех соседних сел демонстрировала различные свои умения: ребята — различные силовые упражнения, упражнения с топориками, девушки в свою очередь — танцы и пение. На праздники приглашали людей из соседних сел: Якторова, Лагодова, Куровичей, Погорелец. На фестинах ставили еловый столб, хорошо очищенный от коры и измазанный маслом. На верху столба обязательно должен был быть сине-желтый флаг. К перекладине, которая тоже крепилась к верху столба, привязывали бутылку водки, закуску и пару ботинок. Каждый, кто достигал цели, мог снять только одну вещь. Лазили на столп, пока не стиралось масло, а последнему, кто всё же достигал цели, доставался приз.
Культурной работой в селе руководили местные студенты Трач Андрей Андреевич, Трач Василий Петрович, Трач Агафья, Яремчишин Стефания Ивановна, Владимир и Роман Лунь, Трач Мария Андреевна, Хащевский Андрей и другие.
При читальнях были магазины-кооперативы, в которых располагались пункты приёма молока. Здесь же в магазинах молоко отделяли от сметаны на центрифугах и отправляли всё на Глинянский маслозавод.
До 1939 года довголиним головой «Просвиты» в Дворисках был Дзядив Николай Григорьевич, его заместителем и руководителем «Родной школы» — Яремчишин Михаил Васильевич. Главы всех вышеупомянутых обществ работали бесплатно, все члены платили обязательные членские внеснния в размере 10-20 грош, члены «Сельского хозяина» — 50 грош (К сравнению! На то время центнер пшеницы стоил 18 злотых (1 злотый — 100 грош)).
Читальни выписывали разные газеты и журналы, в библиотеках среди книг были «Трилогия» Мазепы, «История Украины» Грушевского и другие. В селе работал отдел кредитного общества «Днистер», представителем которого был в тот период Яремчишин Михаил Филиппович.
С приходом советской власти в 1939 году читальню в Двориськах закрыли, а помещение было оборудовано под магазин. Библиотеку перенесли в читальню в Подгайчики (на гору), там на месте «Просветы» создали клуб, заведующим которого стал Яремчишин Михаил Васильевич. В клубе также организововались представления и концерты.
С приходом немцев в село 1 июля 1941 культурная жизнь фактически прекратилась на целых три года, пока 27 июля 1944 года в село снова не вошли воины Красной армии.
Украинскую символику активно использовали на одежде, на зданиях «Просвиты», на сценах и в библиотеках. В селе были многочисленные сторонники ОУН, а впоследствии и УПА.
- [w1.c1.rada.gov.ua/pls/z7502/A005?rf7571=19974 Подгайчики на сайте Верховной рады Украины]
|
Это заготовка статьи по географии Львовской области. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Подгайчики (Золочевский район)"
Отрывок, характеризующий Подгайчики (Золочевский район)
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
