Подмастерье

Подмасте́рье — в средневековых цехах ремесленник, не имевший собственной мастерской и работавший по найму у полноправного члена цеха — мастера. Проработав несколько лет у мастера, подмастерье мог сам стать мастером. Однако в XIV—XV веках в связи с упадком и разложением цехового ремесла получение звания мастера стало затруднено (требовалось уплатить большой вступительный взнос в кассу цеха, выполнить образцовую работу — «шедевр», устроить богатое угощение для членов цеха и т.д.). Беспрепятственно вступить в цех могли лишь близкие родственники мастера. Большинство же подмастерьев превращались в «вечного» подмастерья, то есть по сути дела в наёмного рабочего.

История

В первоначальной цеховой организации различаются ясно лишь два класса: мастера и их ученики. Слабое развитие ремесел дает заработок лишь немногим; число мастеров и учеников растет поэтому медленно, звание мастера и самостоятельного члена цеха получается свободно и легко. Постепенное развитие запроса на ремесленные изделия ведет за собой прилив учеников, увеличение числа самостоятельных мастеров и стремление последних сплотиться между собою, чтобы по возможности затруднить доступ к званию мастера. Увеличивающаяся все более и более потребность ремесел в орудиях, в запасах сырого материала, вообще в капитале также затрудняет для учеников возможность обращаться к самостоятельному производству, обрекая их на положение простых рабочих и по окончании годов обучения. Так образуется особый класс подмастерьев — свободных рабочих, вышедших из периода ученичества и получивших право производства определенного ремесла, но не достигших еще звания мастера. Мастера, прежде имевшие одного-двоих работников или учеников, становятся предпринимателями со многими рабочими и учениками.

С увеличением числа подмастерьев потребовалось установление определенных условий для этого звания. Подмастерье должен был пробыть известное число лет в учениках, получить удостоверение мастера в достаточном знании мастерства, иметь определенное количество белья и платья и быть принятым коллегами-подмастерьями в их среду с определенными обрядами и символическими действиями. Для принятия в цех с званием мастера требовалось первоначальное обучение мастерству в том городе, где находился избираемый цех, пребывание известное число лет в подмастерьях, представление пробной работы, определенный взнос в цеховую кассу и угощение членам цеха. Так как подмастерьям строго запрещалось во время нахождения в этом звании работать на себя, то составление капитала для открытия мастерства и взносов в кассу было для многих очень затруднительным (жениться подмастерью также иногда воспрещалось).

Строгость оценки пробной работы (особая комиссия из мастеров), обязанность исполнить её в изолированном помещении, без посторонней помощи, дороговизна работы (требовалась работа тонкая, мелочная и непроизводительная — фр. chef-d'oeuvre pour le bien et prouffit commun, как говорится в статуте одного французского цеха) еще более затрудняли для подмастерья получение звания мастера.

В Германии с XIV века появляется новое требование: странствование для усовершенствования в мастерстве по другим городам, особенно тем, которые отличались высотою техники (ряд прирейнских и швейцарских городов), и работа там в течение определенного времени в качестве подмастерьев.

Общность интересов, расходящихся теперь с интересами мастеров, побуждала подмастерьев сплачиваться для борьбы за свои права в товарищества и союзы, распространяющиеся с XIV в. в Англии, Франции (см. компаньонаж) и особенно Германии. Немецкие союзы подмастерьев возникают на первых порах для удовлетворения потребностей религиозных (товарищества для участия в религиозных процессиях, пожертвованиях в пользу церквей) и нравственных (взаимопомощь при болезни, бедности, на похоронные издержки) и в таком виде пользуются покровительством церкви.

Борьба с мастерами скоро делает их социально-политической организацией, направленной на урегулирование заработной платы и рабочего времени, посредничество в удовлетворении спроса на работу и выработку нормального рабочего договора. Подмастерья группируются в союзы или по отдельным мастерствам, или по совокупности ремесел, выбирают представителей, приобретают собственное имущество, вырабатывают кодексы правил и обрядов, обязательных для каждого сочлена, имеют общее место сходок, организуют суд над товарищами, недостойными носить звание подмастерьев, налагают штрафы, принимают и исключают не только из товарищества, но и из сословия, принуждая мастеров не принимать исключенных на работы. Средства борьбы с мастерами — бойкотирование мастеров, забастовка, угрозы, буйство, прямое восстание. Обычай странствования установляет связь между П. не только одного города, но и разных местностей. Рядом с местным образуются общие союзы подмастерьев, имеющие целью не только борьбу с мастерами в интересах своего ремесла, но и борьбу за городские права.

Странствующие подмастерья вступают в ближайшую связь с той бесправной массой городского населения, которая не принадлежала к составу старых правящих цехов, и, опираясь на неё, добиваются самостоятельного положения в городах, доступа к городскому управлению и участия в заведовании делами цехов. Восстания подмастерьев и низших слоев городского населения в XV—XVII стт. служат внешним выражением этой борьбы, приведшей мало-помалу, несмотря на противодействие городских управлений и имперского правительства (ряд узаконений, запрещавших или ограничивавших союзы и назначавших пени за своевольные поступки подмастерьев), к преобразованию городского устройства и, наконец, к разложению цеховой организации ремесел (см. Цехи). С этого момента прекращается история подмастерьев и выступает на сцену рабочий вопрос.

Подмастерья в русском праве появляются с введением в России по зарубежному образцу цехового устройства. Современные постановления о них напоминают некоторые правила, выработанные в ряде других стран еще в средние века. По русскому закону подмастерье есть ремесленник, научившийся мастерству «по всем его правилам», но обязанный «для приобретения опытностью совершенного в работе искусства быть в сем звании по крайней мере 3 года». По выходе из учеников подмастерье поступает по вольному найму на службу к мастеру. В книжке, выдаваемой ему из цеховой управы, отмечается время поступления на службу, её срок, размер вознаграждения и прописывается каждым хозяином аттестат о поведении Подмастерья. Оставление службы до срока или отказ от неё со стороны хозяина ведет к уплате пени. Обидный аттестат дает право жалобы цеховой, а затем и общей ремесленной управе. Подмастерье обязывается, как и в средние века, ночевать в доме своего хозяина и не имеет права брать самостоятельные работы без разрешения мастера. Открывать самостоятельные ремесленные заведения, держать учеников подмастерьям запрещается.

Средневековое германское требование странствования выродилось в Российской империи в статью: «Подмастерье дозволяется ходить по городам для усовершенствования своего звания, получив на сие паспорт от своего начальства» (405 рем. уст.).

Подмастерье, желающий получить звание мастера, должен представить цеховой управе пробную работу, оценяемую присяжными мастерами, на приговор которых возможна жалоба цеховой, общей ремесленной и, наконец, городской управе. «Подмастерье, опорочивший себя дурным поведением и заслуживший за то наказание, не может быть мастером, доколе общая ремесленная управа и старшина цеха не удостоверятся в его исправлении» (ст. 416). Подмастерье пользуется правами мещанина (ст. 404).

См. также

• Странствующий подмастерье
• Ажюстер

Ссылки

• Подмастерье // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Подмастерье

Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.