Полиевкт
| ||||||||||||||||
Полие́вкт — (ст.-слав. Полие́ктъ[1], церк.-слав. Полїе́ктъ[2] Полѷе́ѵктъ[3], др.-греч. Πολύευκτος[4]) — имя греческого происхождения: др.-греч. πολύ-ευκτος — «долгожданный, вожделенный, желанный»[5] от др.-греч. πολύ — «большой, долгий, значительный» + др.-греч. εὐκτός — «желаемый, желанный». Варианты: Полиект, Полуект, Полуэкт. От имени образовалась русские фамилии Полуэктов и Полуектов.
Содержание
Именины
9 января по старому стилю, 22 января по новому стилю
Известные носители имени
Архонты Афин
- Полиевкт (или Эвбул ?) (277—276)
- Полиевкт (248—247) Фесмофет Хэрефон
Христианские мученики
- Полиевкт, мученик. Память 1 августа
- Полиевкт Мелитинский (ум. 10 января 259) — мученик. Память 9 января
- Полиевкт Месукевийский или Грузинский (ум. ок. 100—130) — мученик. Память 15 апреля
- Полиевкт Кесарийский (Каппадокийский) (III века н. э.) — мученик. Память 19 декабря
- Полиевкт Угличский (ум. 1609), преподобномученик, погибший при разорении Углича поляками в Смутное время. Память в Православной церкви 23 мая (5 июня) (собор Ростово-Ярославских святых)
Церковные деятели
- Полиевкт второй Златоуст (ум. 5 февраля 970) — Константинопольский патриарх (3 апреля 956 — 5 февраля 970)
- Полиевкт (Пясковский) — епископ Рязанский и Зарайский РПЦ (22 января 1900 — 7 ноября 1902)
Прочие
- Полиевкт из Сфетта — афинский государственный муж и оратор, друг Демосфена
- Полиевкт (нач. III века до н. э.) — древнегреческий скульптор из Афин. Автор портретной статуи Демосфена (280 год до н. э.)
Полиевкт Мелитинский
Святой Полиевкт был первым мучеником в армянском городе Мелитине. Он был воином при императоре Деции (249—251) и пострадал в правление Валериана (253—259). Святой был другом воина Неарха, твердого христианина, а сам, ведя добродетельную жизнь, оставался язычником.
Когда настало гонение на христиан, Неарх сказал Полиевкту: «Друг, мы скоро разлучимся с тобой, меня возьмут на мучения, а ты, пожалуй, отречешься от дружбы со мной». Полиевкт отвечал ему, что видел во сне Христа, Который снял с него одежду и надел другую, светлую. «С этой минуты, — сказал он, — я готов служить одному Христу». Полиевкт вышел на городскую площадь, разорвал висевший там указ об обязательном поклонении богам и выбил из рук жрецов идолов, которых они несли.
Тесть Полиевкта, правитель Феликс, которому было поручено исполнять императорский указ, с сожалением узнал о его поступке, и заявил, что если тот не покается, он вынужден будет его казнить. По преданию, и сам Феликс и жена Полиевкта умоляли его отречься от Христа, однако святой остался непреклонен и был казнен (около 259 года).
Вскоре, когда христианство при Константине восторжествовало по всей римской империи, в Мелитине был посвящён храм Св. Полиевкту. Как на Востоке, так и на Западе мученик Полиевкт почитается как хранитель клятв и договоров.
История Полиевкта Мелитинского легла в основу произведения «отца французской трагедии» Пьера Корнеля. Драма «Полиевкт» вышла в свет в 1642 году.
См. также
Напишите отзыв о статье "Полиевкт"
Ссылки
- [days.pravoslavie.ru/Life/life178.htm Мученик Полиевкт]
Примечания
- ↑ В служебной Минеи 15 века: old.stsl.ru/manuscripts/medium.php?col=1&manuscript=516 и в рукописных святцах 16-17 века old.stsl.ru/manuscripts/index.php?col=1&gotomanuscript=363
- ↑ В дораскольных святцах Большого Потребника
- ↑ В послераскольных святцах: lib.pravmir.ru/library/readbook/1862
- ↑ [www.gramota.ru/slovari/dic/?word=*%EF%EE%EB%E8%E5%E2%EA%F2*&all=x ГРАМОТА.РУ — справочно-информационный интернет-портал «Русский язык» | Словари | Проверка слова]
- ↑ [lingvowiki.info/w/%D0%9A%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B5%D0%B3%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D1%80%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C_%D0%94%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE/104 Древнегреческо-русский словарь Дворецкого «πολύ-ευκτος»]
Отрывок, характеризующий Полиевкт
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
