Потоцкий, Станислав Костка

Станислав Костка Потоцкий Stanisław Kostka Potocki<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет С.К. Потоцкого работы Антона Графа (масло, 1785)</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Пилява</td></tr>
Министр народного просвещения и исповеданий
1815 — 1820
Рождение:	1755(1755) Люблин, Речь Посполитая
Смерть:	14 сентября 1821(1821-09-14) Вилянув, Царство Польское, Российская империя
Род:	Потоцкие
Отец:	Евстафий Потоцкий
Мать:	Марианна Контская
Супруга:	Александра Любомирская
Дети:	Александр Станислав Потоцкий
Награды:

Станисла́в Ко́стка Пото́цкий (Станислав Евстафьевич Потоцкий; польск. Stanisław Kostka Potocki; ноябрь 1755 — 14 сентября 1821) — граф, подстолий великий коронный (с 1781 года), комендант кадетского корпуса, генерал коронной артиллерии (1792), председатель Государственного Совета и Совета министров Варшавского герцогства (1807), сенатор-воевода Варшавского герцогства (1807), министр народного просвещения и исповеданий Царства Польского (1815—1820), президент Сената Царства Польского в царствование императора Александра I (1818), польский писатель.

Биография

Представитель знатного польского магнатского рода Потоцких герба «Пилява». Родился в ноябре 1752 года в Люблине, в семье графа Евстафия Георгиевича Потоцкого (ок. 1720—1768), генерала литовской артиллерии, противника короля Станислава-Августа, и Марианны Контской (ум. 1768)

Образование получил в учебном пансионе Станислава Конарского, монаха-пиариста, известного реформатора учебного дела в Польше, затем совершил образовательное путешествие по Италии и Франции. Смерть отца вызвала графа в 1768 году из-за границы. В 1781 году ему было присвоено звание подстолий великий коронный. Однако, придворная жизнь была ему не по душе. Несмотря на успех при дворе и награждение обоими польскими орденами, граф прослужил в должности стольника всего три года.

В 1784 году он поступил в коронную артиллерию, в которую был принят с чином генерал-майора. С 1782 года граф Потоцкий являлся на всех сеймах земским депутатом от Люблинского воеводства и проявил особенную деятельность на Гродненском сейме (1784 года), много занимавшемся интересовавшими его вопросами о военном образовании и усовершенствовании военного дела вообще. Избранный затем членом Постоянного Совета (Rady Nieustajacej), граф заседал в департаменте финансов. К этому времени относится появление первого печатного его сочинения, именно: «Похвального слова мазовецкому воеводе Мокроновскому». Избранный депутатом на четырехлетний сейм, Потоцкий сначала был предназначен в посланники во Францию, но туда не поехал и принимал горячее участие во всех законодательных работах сейма. Принадлежа к числу сторонников так называемой конституция 3-го мая, граф Потоцкий был одним из самых красноречивых и самых деятельных депутатов сейма, и его сильные, горячие речи, осуждавшие liberum veto и его последствия, производили большое впечатление. Когда граф Станислав-Феликс Щенсный-Потоцкий оставил польскую службу, граф Станислав Евстафьевич занял должность главного генерала коронной артиллерии, с которой совершил кампанию против Тарговицкой конфедерации, но в сражениях не имел успеха.

После второго раздела Польши он отправился в Карлсбад, но был арестован австрийским правительством и 8 месяцев провел в заключении в Йозефштадте. Выпущенный оттуда, граф удалился в своё поместье Виллянов, под Варшавой, и посвятил себя научным изысканиям, между тем как его дом стал местом многолюдных собраний блестящего общества. Живший в то время в Лазенках под Варшавой в изгнании Людовик XVIII часто приглашал в среду немногочисленных своих собеседников Потоцкого, с которым его связывала общая любовь к классическим древним писателям.

Незадолго до 1806 года Потоцкий опять выступил на поприще общественной деятельности. Сначала ему было предложено прусским правительством место директора лицея, открытого в Варшаве; по заключении же Тильзитского мира он был избран в члены Правительственной комиссии (Komisji Rzadzocej), в которой много трудился на пользу народного просвещения. Назначенный затем министром статс-секретарем Варшавского Герцогства, граф Потоцкий занял одновременно должности директора Эдукационной Палаты и командира кадетского корпуса. Благодаря его стараниям и ходатайствам, в течение девяти лет было открыто 1200 начальных или сельских училищ, 38 городских, 12 гимназий, высшая школа права и медицины, институт глухонемых и слепых (тоже в Варшаве), три учительские семинарии, два кадетских корпуса для детей недостаточных лиц военного звания и много других учебных заведений; им же было учреждено Общество для составления и издания школьных учебников.

По образовании Царства Польского император Александр I назначил графа Потоцкого министром исповеданий и народного просвещения и в его управление этим министерством был открыт в Варшаве Александровский Университет (1816 г.) и Публичная библиотека. Занимаясь делом народного просвещения, граф Потоцкий при всяком удобном случае произносил речи, стараясь привлечь к участию в расходах на просвещение общественные силы.

Деист и философ, Потоцкий свои теории развивал в небольших брошюрах, которые выпускал в свет под названием «Критических свистков» (Swistki krytyczne). Брошюры эти вызывали своим содержанием горячую полемику и доставили Потоцкому много недоброжелателей. Деятельный покровитель Библейского Общества и сторонник прогресса, граф выхлопотал в Риме вместе с архиепископом Мальчевским разрешение на закрытие многих духовных институций и уничтожил несколько коллегий и монастырей. Это обстоятельство в связи с речами Потоцкого на сеймах о необходимости разводов навлекло на него нерасположение духовенства, которое стало строить против графа козни, хотя и безуспешно.

31 июля 1818 года граф Потоцкий был назначен президентом Сената Царства Польского, что заставило его врагов на время замолчать. Будучи одним из наиболее деятельных членов Общества любителей наук, Потоцкий много писал. В Ежегодниках этого общества он поместил свои рассуждения: «О духе сочинений Макиавелли» (O duchu pism Machiawela), «О польском языке», «О критике», «Об искусстве писать, то есть о стиле» (O sztuce pisania czyli o stylu) и речи в честь Фаддея Чацкого, Фаддея Матушевича, Григория Пирамовича, Иосифа Шимановского, в честь поляков, погибших в войне с Австрией в 1809 г. и много других. Отдельно появились в печати следующие его сочинения: «Об искусстве у древних, или польский Винкельман» (O sztuce u dawnych czyli Winkelman polski, Варшава 1803 и 1816); «О красноречии и стиле» (O wymowie i stylu, Варшава, 1815—1816); «Похвальные слова, речи и рассуждения» (ibidem, 1816). В 1820 году граф Потоцкий издал поэтическую фантазию: «Путешествие в Темноград» (Podroz do Ciemnogrodu) в 4-х томах, в которой подвергает беспощадному осмеянию суеверия, народную веру в чудесное, легенды и предания. Сочинение это наделало много шуму; враги Потоцкого постарались обвинить его в демагогических стремлениях, и указом императора Александра I, подписанным в Троппау 9/17-го декабря 1820 года, он был уволен от должности министра народного просвещения, хотя и оставлен во всех прочих должностях.

Последние годы управления Потоцкого министерством просвещения ознаменовались особенным развитием школьного дела: им были основаны медицинские и юридические училища, учреждены государственные экзаменационные комиссии при высших учебных заведениях и положены основания для многих других учреждений. Увольнение от должности сильно огорчило Потоцкого: он удалился в Виллянов и занялся своими собственными делами, но всего 9 месяцев пережил постигший его удар и скончался 14 сентября 1821 года. Он обогатил вилляновскую библиотеку множеством исторических и археологических памятников, и собрал много «сокровищ исторических», как говорит историк Бартошевич.

Семья

2 июня 1776 года Станислав Костка Потоцкий женился на княжне Александре Любомирской (1760—1836), третьей дочери маршалка великого коронного и старосты винницкого Станислава Любомирского (1722—1783) от брака с княжной Изабеллой Чарторыйской (1736—1816). У них родился единственный сын Александр Станислав Потоцкий (1778—1845).

Литература

• Кн. П. В. Долгоруков. Русская родословная книга, т. III, стр. 231, № 110;
• Boniecki. Herbarz Polski; D-r Hermann. Geschichte des russischen Staates. VI Band (1861);
• I. Bartoszewicz. Historja literatury polskiej. Варшава. 1861, стр. 445, 479, 482, 517;
• Leonard Sowinski. Rys dziejow literatury polskiej podlug notat Aleksandra Zdanowicza. Вильно, 1878. T. II, стр. 211, 314, 319—324; 327, 403;
• Historja literatury polskiej w zarysach. K. Wl. Wojcickiego. Варш., 1860, т. III, стр. 419—421;
• Ю. Б. Иверсен. Медали в честь русских государственных деятелей и частных лиц. Вып. III, СПб., 1881 г., стр. 117?118;
• «СПб. Ведомости» 1821 года; «Русская Старина» 1874 г., т. XI, стр. 567;
• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. 24 и др. энц. рус. изд.;
• Larousse. Dictionnaire universel, Vol. 12; La grande encyclopedie, Vol. 27;
• Biographie universelle, ed. 1860, vol. XXXIV; Slovnik naucn? v Praze" изд. 1865 г., т. VI; изд. 1903 г., т. XX;
• Encyklopedja Powszechna S. Orgelbranda изд. 1865 г., т. 21, изд. 1902 г., т. 12;
• Estreicher, К. Bibliografia polska XIX stolecia, III, 507 cc.;
• Kosminski, Portrety z krotkiemi zyciorysami, № 25;
• Odpowiedz i zasady Incydental. Appellacyi w sporze XX. Trynitarzy Warszawskich i funduszu edukacyjnego Warszawskiego (in fol.);
• Roczniki Warszawskiego Towarzystwa Przyjaciol Nauk с 1801 по 1821 гг. см. там же XVIII, 84;
• Pamietnik Warszawski 1815, т. т. 1, 2 и 3 и 1816 г. А. А. Петров.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=108912 Потоцкий граф Станислав Костка]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002921692#page706 Станислав Евстафьевич Потоцкий, Русский биографический словарь].

При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).

Отрывок, характеризующий Потоцкий, Станислав Костка

– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.