Расстрел демонстрации в Пекине (1926)

Бойня 18 марта 1926 года — массовое убийство участников антимилитаристской и антиимпериалистической демонстрации, проходившей в Пекине. Китайский писатель Лу Синь назвал 18 марта 1926 года «мрачнейшим днем в истории Китайской республики».

Предыстория

12 марта 1926 года японский военный корабль обстрелял крепости Дагу и убил несколько охранявших их солдат Гоминьцзюня. Китайские войска открыли ответный огонь и вынудили корабль покинуть бухту. Япония восприняла этот шаг как нарушение Заключительного протокола, подписанного в 1900 году после Боксерского восстания. Четыре дня спустя послы восьми стран — подписантов протокола выдвинули бэйянскому правительству Дуань Цижуя ультиматум с требованием разрушить все защитные сооружения крепостей Дагу.

Ход событий

18 марта напротив ворот Тяньаньмэнь была организована демонстрация. Лидер протестующих Ли Дачжао эмоционально потребовал расторжения всех неравных договоров, подписанных Китаем с иностранными державами, а также выдворения подписавших ультиматум послов. Расквартированные в Гуанчжоу войска Гоминьцзюня были настроены дать отпор возможной интервенции, однако правительство не хотело идти на международную конфронтацию.

Последовавший после митинга марш закончился на площади напротив дома правительства. Дуань Цижуй, опасавшийся выхода ситуации из под контроля, отдал полиции и армии приказ разогнать протестующих. Столкновение привело к кровопролитию: 47 митингующих погибли, более 200 были ранены. Среди погибших была Лю Хэчжэнь, студентка Пекинского женского педагогического училища. Ли Дачжао был ранен.

Последствия

По сообщениям тех лет, Дуань Цижуй лично вышел на площадь и встал на колени перед телами погибших. Позже он стал вегетарианцем.

Организаторы демонстрации, как коммунисты, так и националисты, подверглись преследованиям. Лидер милитаристов Чжан Цзолинь приказал обыскать пекинские учебные заведения на предмет наличия изданий, связанных с Гоминьданом и КПК.

Под давлением общественности правительство Дуаня было вынуждено созвать внеочередное заседание парламента. Была принята резолюция, призывающая наказать ответственных за кровопролитие. В апреле 1926 года правительство Дуаня было смещено Гоминьцзюнем.

В память о событиях было открыто много мемориалов, в том числе в университете Цинхуа.

Отрывок, характеризующий Расстрел демонстрации в Пекине (1926)

Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…