Рауль Дюк
Рауль Дюк — псевдоним, использованный Хантером Томпсоном для основанного на нём персонажа в его автобиографическом романе «Страх и отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в сердце американской мечты». Этот роман был первоначально издан под именем Рауля Дюка, и Томпсон периодически использовал этот псевдоним в других своих статьях.
Воплощение Томпсона
Дюк — главный герой и рассказчик многих историй, романов и статей Томпсона. Он изображается эксцентричным, очень циничным гедонистом, с сильной склонностью к наркомании и презрением к консервативным американским ценностям. Он почти всегда находится в состоянии наркотического опьянения от любых наркотиков, начиная марихуаной и «кислотой» и вплоть до эфира, мескалина, кокаина и даже адренохрома. Обычно он получает и употребляет эти вещества в компании его поверенного, доктора Гонзо[1], полусумасшедшего самоанца. Томпсон создал персонаж Гонзо, основываясь на своём друге, мексиканце, адвокате гражданских прав по имени Оскар Зета Акоста. Томпсон сделал Гонзо самоанцем, чтобы скрыть тот факт, что его персонаж был основан на Акосте.
Дюк впервые появляется в книге Томпсона «Ангелы Ада»[2] (1966), где он показан как преступник и «кое-что ещё»[3], что означает, что хотя он нарушает закон, этим он не оскорбляет общество, но, фактически, делает его более приемлемым.
Напишите отзыв о статье "Рауль Дюк"
Примечания
Отрывок, характеризующий Рауль Дюк
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
