Роже де Мулен

Роже де Мулен Roger de Moulins<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Магистр ордена госпитальеров
1177 — 1 мая 1187
Предшественник:	Жильбер Сирийский
Преемник:	Эрмангаль д’Асп
Вероисповедание:	католицизм
Смерть:	1 мая 1187(1187-05-01) близ Назарета

Роже́ де Муле́н (фр. Roger de Moulins; убит 1 мая 1187 года близ Назарета, Галилея) — восьмой великий магистр духовно-рыцарского ордена госпитальеров в 1177—1187.

Биография

До избрания магистром

Роже де Мулен предположительно родился в Нормандии и, возможно, происходил из дворянского семейства Лимозен, владевшего замком Мулен; точных данных о месте и дате рождения магистра нет, и эта версия остаётся лишь гипотезой историков. Документально зафиксировано, что в 1173 году он уже состоял в ордене госпитальеров и занимал в нём достаточно важный пост. В то же время в документах за 1175 год он упоминается как рядовой брат антиохийской прецептории.

Деятельность в качестве великого магистра

В 1177 году, после смерти Жильбера Сирийского, Роже де Мулен был избран великим магистром. Не прошло и нескольких месяцев, как ему пришлось возглавить небольшой корпус госпитальеров, отправившийся на помощь войскам Балдуина IV. Неизвестно, приняли эти рыцари участие в битве при Монжизаре или явились на поле боя уже после того, как сражение завершилось, но подробности битвы известны нам именно благодаря сохранившемуся письму Роже де Мулена. Некоторые арабские источники утверждают, что в мае 1179 года великий магистр госпитальеров попал в плен к мусульманам, однако уже в следующем месяце был отпущен; неизвестно, имеется ли в данном случае в виду Роже де Мулен, поскольку арабские хронисты плохо разбирались в иерархии католических духовно-рыцарских орденов и, вполне возможно, ошибочно назвали магистром одного из рыцарей.

На тот момент орден Святого Иоанна представлял значительную военную и политическую силу, влиявшую на политику Иерусалимского королевства. Конфликт между госпитальерами и тамплиерами, начавшийся задолго до того, как де Мулен возглавил рыцарей-иоаннитов, к тому времени достиг кульминации. Это привело к тому, что в 1179 году на соборе в Латране эти духовно-рыцарские ордена были ограничены в правах — в частности, им запрещалось присваивать доходы от церквей, находившихся во владениях светских феодалов, принимать в свои ряды мирян, отлучённых от церкви или находящихся под интердиктом, а также аннулировались некоторые дарственные в пользу обоих орденов. Эти меры возмутили де Мулена, и часть ограничений вновь была отменена папским решением от 26 августа 1180 года; вскоре также вышло предписание, согласно которому любой, кто нападал с оружием на госпитальера, немедленно подвергался отлучению.

К середине 1180-х годов Иерусалимское королевство оказалось в тяжёлом положении — Балдуин IV медленно умирал от проказы, достойного наследника у него не было, а христианским владениям постоянно угрожал Саладин. Единственным способом спасения королевства была военная помощь из Европы, и в июне 1184 года Балдуин отправил к европейским королям посольство во главе с Роже де Муленом, патриархом Ираклием и магистром тамплиеров Арно де Торожем. Делегация получила аудиенцию у императора Фридриха I в Вероне; там скончался Арно де Торож, и де Мулен продолжил путь вместе с Ираклием. 16 января 1185 года магистр госпитальеров прибыл в Париж и был принят королём Франции Филиппом II. Несмотря на то, что Филипп согласился помочь ордену и Иерусалимскому королевству деньгами, он отказался организовать Крестовый поход, опасаясь, что в его отсутствие его владения будут атакованы англичанами. В свою очередь, английский король Генрих II Плантагенет встретился с де Муленом в Рединге и также отказал ему в военной помощи. Тем не менее, многие английские, нормандские, гасконские и бретонские рыцари по собственной инициативе приняли крест и согласились последовать за магистром в Иерусалим, а сам Генрих II некоторое время сопровождал их в дороге.

Роже де Мулен возвратился в Иерусалим незадолго до смерти малолетнего Балдуина V, после которой между знатью королевства разгорелись споры о том, кому следует передать престол. Тамплиеры во главе с Жераром де Ридфором поддержали права королевы Сибиллы; тогда де Мулен выступил против них, потребовав, чтобы наследника выбрали Папа, император Священной Римской империи и короли Франции и Англии. Возмущение магистра было столь велико, что он упрямо отказывался отдать хранившийся у него ключ от королевской сокровищницы до тех пор, пока ему не пригрозили расправой, после чего он был вынужден подчиниться общему решению.

В апреле 1187 года Роже де Мулен вместе с Жераром де Ридфором, Балианом Ибелином и Рено де Сидоном отправился к Раймунду Триполийскому, чтобы просить его присоединиться к королевской армии в войне против сарацин. 1 мая сравнительно небольшой отряд христиан (около 130 рыцарей и 400 пехотинцев), направлявшийся к Раймунду, подвергся нападению семитысячной арабской армии близ Назарета и был практически полностью уничтожен. Роже де Мулен был убит ударом копья в грудь. Спаслись лишь Жерар де Ридфор, бежавший с поля боя ещё до конца сражения, два тамплиера и пятеро госпитальеров.

Гибель Роже де Мулена стала тяжёлым ударом для госпитальеров и ознаменовала начало глубокого кризиса, затронувшего основные духовно-рыцарские ордена Палестины. После его смерти иоаннитами недолгое время управлял прецептор Уильям Боррел, а затем магистром был избран Эрмангаль д’Асп.

Литература

• Jochen Burgtorf. The central convent of Hospitallers and Templars: history, organization, and personnel (1099/1120-1310). — BRILL, 2008. — 761 p. — ISBN 9789004166608.
• Joseph Delaville Le Roulx. Les Hospitaliers en Terre Sainte et à Chypre (1100-1310). — Elibron.com. — 440 p. — ISBN 9781421208435.
• Bernard Hamilton. The Leper King And His Heirs: Baldwin IV And the Crusader Kingdom of Jerusalem. — Cambridge University Press, 2005. — 316 p. — ISBN 9780521017473.

Отрывок, характеризующий Роже де Мулен

Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.