Битва при Монжизаре
| Битва при Монжизаре | |||
| Основной конфликт: Крестовые походы | |||
 Битва при Монжизаре | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа христиан | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Монжизаре (фр. Bataille de Montgisard, иначе — битва при Рамле, в исламских источниках — сражение при Телль Ас-Сафите) состоялась 25 ноября 1177 года в сеньории Рамла между Салах ад-Дином и силами Иерусалимского королевства.
В 1177 году королевство планировало объединиться с Византией для мощной атаки на Египет. Филипп Эльзасский, граф Фландрии, прибывший ранее, надеялся организовать эту операцию, но планы были разрушены.
Тем временем, Салах ад-Дин планировал собственную операцию. 18 ноября он пересек границу Иерусалимского королевства. Тамплиеры в Газе, считая целью Саладина свой форпост, приготовились отразить нападение. Но тот проследовал мимо к Аскалону.
Узнав о выступлении Салах ад-Дина, Балдуин IV покинул Иерусалим с примерно 500 рыцарями и 1—3 тыс. пехоты, перемещавшейся вместе с конницей (видимо, на мулах или верблюдах), и выступил на Аскалон, полагая его целью мусульман. Король Иерусалимский сумел занять город раньше, и был там блокирован небольшим отрядом Салах ад-Дина, имевшим 26-тысячное войско (по другим данным менее 20 тыс.). Главной целью вторжения оказался Иерусалим, куда и стала медленно продвигаться, по пути разоряя страну, главная масса исламских воинов. 17-летний король сознательно превратил себя в заложника, и его подданным приходилось, забыв ссоры, выручать государя. Вместе с Балдуином был Рено де Шатильон, сеньор Трансиордании, вернувшийся из плена из Алеппо в 1176 году. Рено, знаменитый «Волк Керака» был заклятым врагом Салах ад-Дина, как и всего исламского Востока.
Оставив контингент сдерживания у Аскалона, Салах ад-Дин направился к Иерусалиму, предполагая, что Балдуин не посмеет преследовать его с малочисленным войском. Он захватил Рамлу, осадил Лидду и Арсуф. Считая Балдуина неопасным, Салах ад-Дин позволил войскам рассредоточиться по большой территории для грабежа и запаса продовольствия.
По свидетельствам хрониста (правда, христианского) с Салах ад-Дином было 26 тыс. чел., из них 8000 — мамелюки, и одна тысяча отборной кавалерии — личная гвардия. Численность явно завышена, однако, исходя из опыта египетских нашествий в начале XII века, можно предположить, что общее количество боевых отрядов превышало 10 000, из которых мамелюки султанской охраны составляли 800—1000 всадников. Зная, что дорога свободна, и между ним и Иерусалимом нет ни одного сколь либо значительного войска, Салах ад-Дин позволил солдатам по пути грабить население, рассредоточив свою армию, распылив и замедлив своё продвижение. Были разорены и сожжены Лидда и Рамла; их население или попало в плен, или бежало. В Лидде — родном городе и центре культа Георгия Победоносца — исламистами был осквернён храм св. Георгия, одна из первых церквей, возведённых крестоносцами в освобождённой из под власти мусульман Палестине. Поэтому современники считали, что сам св. Георгий вместе с Христом явились на белых конях в ходе битвы и помогли франкам сокрушить гораздо большую армию сарацин.
Узнав о вторжении, Балдуин IV попросил тамплиеров бросить Газу и идти к нему. Те ударили по отряду, оставленному под стенами Аскалона и одержали победу. Освободив короля, тамплиеры вместе со светскими рыцарями берегом пошли к городу Ибелину, откуда повернули на восток.
Объединённые силы составляли от 300 до 500 рыцарей Балдуина (по другим данным 375 тяжеловооружённых всадников, также приводятся данные о 300 рыцарях Иерусалима и 180—200 рыцарях Ибелина, сеньора Рамлы, присоединившихся к армии короля во время марша), 84 тамплиера (по другим данным 80 тамплиеров пришли с королём и 40—50 тамплиеров насчитывал присоединившийся конвент Газы, а также в армии иерусалимцев находились 80-90 рыцарей-иоаннитов, и примерно 50 рыцарей лейб-эскадрона Балдуина IV «Ожидающих благословенной смерти» (также из заболевших проказой, как и их король). Возможно, что рыцари-орденцы входили в общее число 500 рыцарей. Также в сражении принимало участие несколько тысяч пехотинцев (по одним данным, 2—3 тысячи, по другим 5—6 тысяч). Вполне вероятно, что всего сразу с королём в Аскалон прибыло 2—3 тыс. пехоты, посаженной на верблюдов, лошадей и мулов, а подошедшие позднее полки, такой же численности, были разгромлены сарацинами. Численность лёгкой кавалерии туркополов, если они и участвовали в сражении, неизвестна (а судя по активному и успешному преследованию, лёгкая кавалерия у христиан была). По пути продвижения к Иерусалиму Салах ад-Дин перехватил несколько пехотных отрядов, которые стремились присоединиться к королевской армии в Аскалоне, тем самым ещё более ослабив силы крестоносцев. Население Иерусалима, по сути оставшееся без защиты перед мусульманским вторжением, находилось в ужасе и с плачем молилось в храмах.
Однако Балдуин IV смог разбить осадный отряд сарацин и неожиданно появился в тылу рассредоточенной и находившейся на марше огромной сарацинской армии. Христианские полки ударили по Салах ад-Дину у холма Монжизар (Гезер) недалеко от Рамлы и привели его в полное замешательство. Личная охрана Салах ад-Дина, мамелюки, была уничтожена сокрушительной и неожиданной атакой рыцарской кавалерии, и всё войско ударилось в панику. В результате история пополнилась для христиан еще одной победой под Рамлой, которая была не менее сокрушительна, чем та, которую одержал Балдуин I Иерусалимский в 1101 году (см. битва при Рамле).
Салах ад-Дин бежал в Египет, по пути беспокоимый бедуинами. Лишь десятая часть его армии вернулась в Египет. Балдуин следовал за ним на Синайский полуостров, но не сумел одержать верх. Салах ад-Дин возобновил натиск на королевство в 1179 году, хотя эта битва лично ему, как он признавался своему секретарю, показала, что «Бог не хочет, чтобы царство христиан пало при этом короле». Был, однако, год мира, которого давно не знало Иерусалимское королевство, победа вскоре стала героической легендой, которая, из-за того что христиан было в несколько раз меньше, чем мусульман, надолго запомнилась современникам, и, по свидетельству очевидцев, даже спустя 100 лет это сражение считали едва ли не самым славным из всех битв крестоносцев.
Напишите отзыв о статье "Битва при Монжизаре"
Литература
- Duggan, A. «The Story of the Crusade». London, 1963.
- Nicholson, R. B. «Joscelyn III & the Fall of the Crusaders States». Brill, 1973.
- Runciman, S. «A History of the Crusades», 2 vols. Cambridge, 1952.
- Schlumberger, G. «Renaud de Châtillon…» Paris, 1898.
- Гийом Тирский, «A History of Deeds Done Beyond the Sea» (английский перевод Historia rerum in patribus transmarinis gestarum, хроники Гийома Тирского. E. Atwater Bablock и A. C. Krey). New York, 1943.
- Колин, А. «Адвокаты Гроба Господня». «OCTO PRINT», 1998 г.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Битва при Монжизаре
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
