Рюка (жанр)
Поделись знанием:
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
Рюка (ру:ка[1]; яп. 琉歌; рю:ка) — рюкюский поэтический и жанр, короткий повествовательный стих, обычно имеющий структуру «8-8-8-6» слогов[2][3]. Рюки обычно сочиняли на окинавском языке и исполняли под музыку сансина (предок сямисэна)[4][5][6].
Содержание
История
На острове Окинава среди фольклорных жанров главенствовал оморо[ja] длиной от 51 до 75 слогов. В XVI веке от оморо отпали 20—40 слогов, и он трансформировался в рюку («песни Рюкю»)[7]. Это может быть знаком влияния Ямато, где произошла аналогичная трансформация[7]. В XVIII веке Якаби Тёки (яп. 屋嘉比朝寄 Якаби Тё:ки, 1716—1775)[8] изобрёл нотную систему для сансина кункунсий[ja], которой рюки тоже стали записывать[4]. Рюка сопровождает придворный танец «Кадзядифу» (яп. かじゃでぃふう)[9].
Вариант на 8-8-8-6 слогов назывался «цуранэ» (яп. 長歌, длинная песня), или «кудоки» (яп. 口説, речитатив)[10], а варианты на 7-7, 7-5, 5-5 и 8-6 слогов именовались совокупно словом «накафу» (яп. 仲風 накафу:)[4]2013. Цуранэ со временем стал основным размером.
Окинавовед Мадзикина Анко[ja] в своей книге «Тысяча лет истории Окинавы» (яп. 沖縄一千年史) называл Ёсию Тиру и Онну Набэ двумя столпами поэзии рюка[11]. Ёсия Тиру[ja] — поэтесса XVII века, проданная в публичный дом в восьмилетнем возрасте и описывавшая в своих произведениях быт жительниц юкаку[12][13], в 18 лет уморила себя голодом[14]. Онна Набэ[ja] — поэтесса XVIII века из крестьянской семьи, взявшая название родного села в качестве псевдонима[12][15]. Другие поэты, отмеченные за работу в этом жанре — Сокэй Тюги[ja], Тамагусуку Тёкун[ja], Ёнабару Рёку[ja], Мотобу Тёкю[ja] и Котинда Тёэй[ja][11].
Рюка продолжает существовать не только на само́й Окинаве, но и в окинавской диаспоре на Гавайях и в Перу[16].
Сборники рюка
Записывать и составлять сборники рюка стали довольно поздно; кроме того, многие сборники не датированы[4]. Самое старое собрание рюка — 600-страничное Рюка-хякко (яп. 琉歌百控 рю:ка хякко:), составленное в XVIII веке неизвестным автором[17]. Все приведённые в нём стихи — это песни для исполнения под аккомпанемент сансина[4].
- 1795—1802 «Рюка-хякко» (яп. 琉歌百控 рю:ка хякко:, «сто рюка»), составитель неизвестен.
- 1897 «Большое собрание рюкюских песен» (яп. 琉球大歌集) — Кобасикава Тёсё (яп. 小橋川朝昇).
- 1900 «О проблемах жанра рюка; манускрипт Тамаямы» (яп. 琉歌疑問録 玉山稿 рю:ка гимонроку тамаямако:) — Онга Тёю (яп. 恩河朝祐著 онга тё:ю:).
- 1900 «Избранные рюкюские песни» (яп. 琉球歌選 玉山稿 рю:кю: ута сэн тамаямако:) — Онга Тёю.
- 1908 «Собрание рюка 45-го года» (яп. 戊申琉歌会 бо:син рю:какай), составитель неизвестен.
- 1911 «Собрание рюка былых времён» (яп. 古今琉歌集 кокон рю:касю:) — Томикава Сэйбоку (яп. 富川盛睦)
- 1912 «Собрание рюка» (яп. 琉歌集－琉歌百控乾柔節流 рю:ка сю: — рю:ка кэндзю:сэцурю:), составитель неизвестен.
- 1917 «Обзор рюка» (яп. 琉歌大観 рю:ка тайкан) — Мадзикина Анко.
- 1938 «Собрание Сасаки» (яп. 佐佐木本琉歌集 сасакибон-рю:касю:), Нобуцуна Сасаки[ja].
- ? «Собрание рюка» (яп. 琉歌集 рю:касю:), составитель неизвестен.
- ? «Собрание рюка и кудоки» (яп. 琉歌集 附口説集 рю:касю: цукэтарикудокисю:) — Хамагава (яп. 浜川).
- ? «Собрание записей о рюка» (яп. 文書集（琉歌） бунсёсю: рю:ка), составитель неизвестен.
Напишите отзыв о статье "Рюка (жанр)"
Примечания
- ↑ 研究センター.
- ↑ 金城, 2001, p. 791.
- ↑ 武下, 1996.
- ↑ 1 2 3 4 5 図書館1.
- ↑ [rca.open.ed.jp/web_e/history/story/epoch3/sangyou_6.html Ryuka]
- ↑ Garifas, 1993.
- ↑ 1 2 Ермакова, 1995, с. 34.
- ↑ Kotobank屋嘉比朝寄, 2009.
- ↑ Constancio, 2003, p. 115.
- ↑ JLect.
- ↑ 1 2 Мадзикина, 1923.
- ↑ 1 2 Okinawahistory, 2008.
- ↑ 国文学, 2006, p. 85.
- ↑ [www.dc.ogb.go.jp/hokkoku/yan_koku/07densetu/154.html 吉屋チル]
- ↑ Kotobank恩納なべ.
- ↑ Накаходо, 2010.
- ↑ 図書館2.
Литература
- 沖縄言語研究センター. [ryukyu-lang.lib.u-ryukyu.ac.jp/srnh/details.php?ID=SN44038 首里・那覇方言音声データベース] (яп.). — «ルーカ ruuka といった。» Проверено 3 сентября 2014.
- Ермакова Л.М. [books.google.com/books?id=zQW3AAAAIAAJ Речи богов и песни людей: ритуально-мифологические истоки японской литературной эстетики]. — Восточная лит-ра, 1995. — (Исследования по фольклору и мифологии Востока). — ISBN 9785020178434.
- 金城厚. Garland Encyclopedia of World Music 7, East Asia. — Routledge, 2001. — ISBN 978-0824060411.
- (1996) Примечания к Japan Folk Songs from Amami от 武下和平. Victor Entertainment.
- [manwe.lib.u-ryukyu.ac.jp/library/digia/tenji/tenji2003/m02.html 琉球文学－琉歌・和歌・漢詩－] (яп.). 琉球大学附属図書館. Проверено 3 сентября 2014.
- Всемирная энциклопедия Хэйбонся. [www.lib.u-ryukyu.ac.jp/okishi/cllc/cmmt/ 沖縄関係貴重資料紹介] (яп.). 琉球大学附属図書館. Проверено 3 сентября 2014.
- [kotobank.jp/word/%E4%BB%B2%E9%A2%A8 沖縄[県]] (яп.). Коданся (2013). Проверено 4 сентября 2014.
- [kotobank.jp/word/%E5%B1%8B%E5%98%89%E6%AF%94%E6%9C%9D%E5%AF%84 屋嘉比朝寄 やかび-ちょうき] (яп.). Коданся (2009). Проверено 4 сентября 2014.
- 日本人名大辞典. [kotobank.jp/word/%E6%81%A9%E7%B4%8D%E3%81%AA%E3%81%B9 恩納なべ] (яп.). Коданся. Проверено 4 сентября 2014.
- Zachary Read. [www.jlect.com/search.php?r=口説&h=口説&k=口説&l=all JLect] (англ.). Проверено 4 сентября 2014.
- Okinawa Convention & Visitors Bureau. [www.okinawastory.jp/special/tokusyu_0807/0600004282.html 琉歌のいろは] (яп.) (2008). Проверено 4 сентября 2014.
- ? [books.google.com/books?id=5fAzAQAAIAAJ 国文学, 解釈と鑑賞]. — 至文堂, 2006. — Вып. 71. — № 9—12. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0386-9911&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0386-9911].
- Мадзикина Анко. [books.google.lv/books/?id=Z-j56KjuqH8C 沖縄一千年史]. — 日本大学, 1923.
- Matthew Constancio, Maglana Santamaria. [www.asj.upd.edu.ph/mediabox/archive/ASJ-39-1-2-2003/santamaria.pdf The Old Kingdom Ryukyu Memory Strands in Okinawan Traditional Dance] (англ.). Asian studies (2003). Проверено 4 сентября 2014.
- Накаходо, Масанори. Various aspects of Okinawan literature, Postwar literature, Dialect poems, Dramas, Ryūka, Tanka. — Borderlink, 2010. — ISBN 978-4-89982-168-7.
- Robert Garfias [aris.ss.uci.edu/rgarfias/bio-research/kunkunshi.pdf The Okinawan Kunkunshi Notation System And Its Role In The Dissemination Of The Shuri Court Music Tradiotion] // Asian Music. — Journal of the Society for Asian Music, 1993. — Т. 25. — С. 117.
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: 武下, 1996, Constancio, 2003, Kotobank屋嘉比朝寄, 2009, Okinawahistory, 2008 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Рюка (жанр)
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
