Сардоба

Сардоба | Сардоб | Сардоб Аб-анбар (перс. آب انبار‎ [āb anbār]) — буквально хранилище для воды — гидротехническое архитектурное сооружение хозяйственного назначения в некоторых районах Турции, Ирана и Центральной Азии; заглубленный в землю и накрытый каменным сводом бассейн — для сбора, хранения и употребления пресной питьевой воды. Свод или гумбаз над бассейном предотвращал значительное испарение воды, в определённой мере защищал от пылевых и песчаных бурь, создавал постоянную тень. Вода в таких хранилищах оставалась холодной в самый знойный период года. Если вокруг бассейна-хауза располагалась галерея, тогда сардоб служил местом отдыха и сна в тени под сводами купола. В городах и селениях сардобы располагались на больших площадях и в дворцах правителей. Как архитектурное сооружение, сардоб обычно представлял собою углубленный в землю бассейн-хауз полусферической формы с галереей или без неё, накрытый полусферическим куполом с одним или несколькими входами внутрь сооружения.

Правильнее употреблять термин сардоб, так же как кяриз, арык, хауз, рабат.

Термин — сложносоставное слово, состоящее из двух частей: на языке фарси сард — «холодный» и тюркское об — «вода».

Сардоб заполнялся дождевыми и талыми водами, иногда водами из каналов или ручьев, зачастую они сооружались на пути следования подземных каналов кяризов. Часто сардоб сооружались при караван-сараях на сухопутных торговых путях для отдыха и удовлетворения потребностей в воде для человека и животных.

Гумбаз — сферический купол сардоба служил также хорошим ориентиром и на плоских равнинах был далеко виден.

В сухих степях, полупустынных и пустынных районах Центральной Азии очень часто сардоб являлся единственным источником воды. В ряде мест торговые караванные пути без системы сардоб, расположенных по пути следования, вообще не могли существовать. Ввиду этого сардобы регулярно ремонтировались, бассейны чистились, а при необходимости сардобы и охранялись вооруженными отрядами. Согласно неписаному обычаю вода из сардоба всегда употреблялась для питья только после кипячения. Великий шелковый путь на отдельных своих участках обязан своим существованием исключительно сардобам.

Сардоба известны с X в нашей эры.

Конструкция и архитектура

Классическая конструкция сардоба предстваляет собою хауз — бассейн полусферической формы с каменной лестницей, ведущей вниз. В плане — при виде сверху — хауз имеет идеальную круглую форму. Такая форма необходима для возведения над хаузом правильного купола-гумбаза. Хауз заглублялся в землю с тем, чтобы туда естественным образом стекала и отстаивалась пресная вода.

Изредка хауз опоясывала неширокая галерея. Тогда сардоб совмещал функции хранилища воды и караван-сарая. На галерее можно было в тени гумбаза укрыться от палящего зноя днем или прилечь на ночлег.

Хауз перекрывался круглым в плане куполом-гумбазом, обычно имевшим форму правильной полусферы. Однако в разные исторические эпохи и в различных местностях гумбызы также в инженерном и архитектурном отношении были различны, видимо, удовлетворяя вкусы заказчика или замысел архитектора и строителя.

Внутрь сардоба вел один или несколько входов. Иногда главный вход представлял собою монументальный торжественный портал. В верхней части купола обычно было небольшое круглое отверстие, которое служило для вентиляции внутреннего объёма и естественного освещения. Некоторые купола имели навершие в виде небольших кирпичных башенок. Купол-гурбаз Караулбазар-сардоба близ Бухары в степи Уртачуль отделан изнутри изразцами, за что сардоб называли «дворцом».

Устройство, архитектура и строительство сардоба в древнем Согде

Сардоб был весьма сложен и как инженерная конструкция, и как архитектурное сооружение. При постройке сардоба применялась богатая и разнообразная технология, выработанная и проверенная практикой столетий.

Законченный сардоб был очень дорогим сооружением и место для его строительства выбиралось весьма тщательно. Сардоб обычно размещали в низине, куда по естественной глиняной поверхности стекались талые и дождевые воды. Часто, не нарушая водоупорный слой, аккруратно выделывали неглубокие протяженные каналы-арыки, сеть которых сбрасывала всю собранную драгоценную воду в хауз под купол сардоба.

Бассейн сардоба - хауз - это обычно ёмкость полусферической формы, углубленная в землю до 3-5 метров. В плане - это круг диаметром 12 - 15 метров. Толщина стен хауза - до 1,5 метра.

Вокруг бассейна с водой выстраивалась галерея. На галерее отдыхали, принимали пищу, ночевали, пережидали дневную жару. Все сооружение накрывалось полусферическим куполом, который предохранял воду от испарения и давал спасительную тень в дневное время, так как по пустыне путешествовали чаще всего ночью, когда беспощадное палаящее солнце уходило за горизонт. Снаружи на галерею делался один или несколько входов. В вершине купола могло быть небольшое круглое отверстие, либо купол венчала башенка. Днем купол с башенкой был отличным ориентиром на плоскости пустыни. Ночью, предположительно, в башенке могли зажигаться огни - масляная лампа как маяк-ориентир для двигающихся ночью караванов и путников.

Материалом для возведения хауза, галереи и купола был специально и тщательно выделанный из рецептурной глины, выдержанный и обожженный в огне кирпич. Рецептура глины и её компонентов, технология выделки часто являлись секретом профессиональных мастеров.

Обычно сардоба строилась 5 - 7 лет под началом мастера-усто. Усто был и архитектором, и инженером, и строителем, и техническим руководителем строительства.

На одну постройку уходило от 400 до 600 тыс. кирпичей. Особую глину для них добывали в низовьях Амударьи, издревле знали и ценили её жаропрочные, водонепроницаемые, теплоизолирующие свойства. Эту глину-гель замешивали особым способом, с добавлением верблюжьей шерсти. Сразу раствор на формовку не пускали, длительное время его выдерживали. Отформованный кирпич до года "жарился" на солнце. И если готовый кирпич не трескался и не изменял форму, его отправляли в огонь. После обжига вновь строго отбирали по звуку, форме и другим качествам. Только тщательно отобранный кирпич признавался годным и подавался на строительство. Раствор для кладки замешивали на воде с добавлением овечьего молока на верблюжьей шерсти. Сложенные таким образом дно и стены бассейна-хауза, круговая галерея и купол получались прочными и чрезвычайно долговечными.

Хауз - хранилище воды - строился по особой технологии, которая исключала фильтрацию собранной воды, и сохраняла её чистой, прозрачной и холодной. Дно бассейна-хауза выкладывалось смешанный с ганчем кирпичом. Следующий слой был из угля сожженного саксаула. В ряде мест подземная вода была солоноватой и саксауловый уголь служил хорошим фильтром, очищая воду от солей и других примесей.

Поверх угольного слоя был ещё один - из верблюжьей шерсти. Затем дно хауза равномерно застилали шкурой крупного рогатого скота. Только после этого окончательно покрывали внутреннюю поверхность хауза ганчевой смесью и начинали кладку кирпича.

За зиму и весну сардоб мог собрать в пустыне более 20 тыс. кубометров воды.

По историческим данным, в Мавараунархе было 44 Сардоба. Из них в Каршинской степи - 29, в степях Мирзочуля - от 3 до 6, в окрестностях Ферганы и Ташкента - 3 и в Кармане - один сардоб. На пути между Самаркандом и Бухарой сардоба вообще являлись единственным источником, обеспечивающим питьевой водой путников и проходящие караваны. Сохранились сардобы в Бухаре, Караулбазаре и других городах и селениях.

Сардоб в Бухарском ханстве XVI века

Широкое строительство сардоб осуществлялось в правление Шейбанида Абдуллахана II во второй половине XVI столетия.

Длительное время Абдулла из рода Шейбанидов правил страной от имени отца – хана Искандерхана (1560-1583). После его смерти Шейбанид Абдулла официально был провозглашен ханом и стал известен в узбекской истории как Шейбанида Абдуллахана II (1583-1598).

В правление Шейбанида Абдуллахана II значительно расширились границы государства, стабилизировалась экономика, были созданы условия для развития сельского хозяйства, ремесел, внутренней и внешней торговли. С его именем связано возведение многочисленных караван-сараев и сардоба по всей территории подвластных ему владений.

Сеть торговых дорог, связавшая самые отдаленные районы страны, соединяла подвластные ему города с торговыми центрами Афганистана, Индии и Ирана на юге, богатыми городами в долине Сыр-Дарьина севере, кочевниками казахских степей и Сибирью. Эти были как постоянно действующие торговые дороги, так и множество их сезонных ответвлений. Развивалась широкая торговля с Россией, прежде всего хлопчатобумажными тканями. Развитая дорожная сеть Бухарского ханства описывается русскими военными инженерами.

При Абдуллахане II проводились большие работы по благоустройству торговых дорог. Государство гарантировало безопасность движения караванов по всей территории страны. Торговые караваны, принадлежащие феодальной верхушке, обычно состояли из нескольких сотен верблюдов. В Самарканд и Бухару съезжалось много иностранных купцов – персов, арабов и турок. В Бухаре был особый квартал ростовщиков и купцов-индусов. Рынки Бухары и Самарканда посещали также и европейцы.

Торговые пути не могли существовать без сардоба – постоянно действующих хранилищ пресной питьевой воды. А. Бернс во время путешествия в середине XIX века записал народную легенду о том, что Абдуллахан, совершив хадж в Мекку, возвратился оттуда с убеждением, что он не был угоден Аллаху. В надежде заслужить его милость он начал строить караван-сараи и сардоба во всех частях своих владений. По одному документу, при его правление заново отстроены и восстановлены 400 сардоба, по другому – 1000. Обычно сардоба возводились на местах привалов, а рабаты или караван-сараи – на местах ночлегов. Некоторые рабаты имели собственные сардоба.

Наиболее известные

• Бузачи-сардоб
• Караулбазар-сардоба
• Малик сардоба
• Нишан-сардоб
• Сангисулак-сардоб
• Сардоба-Тараз
• Сардоба Абдуллахана
• Талимарджанская сардоба
• Урасы-сардоб
• Юсуф-сардоб

Литература

• Жаббаров. X. Ж. Лексико-семантический аспект изучения ирригационной терминологии узбекского языка // Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 8 (223). Филология. Искусствоведение. Выпуск 51. С. 50 – 54.

• Семенов А. А. Шейбани-хан и завоевание империи Тимуридов // [Сталинабад]. Труды Академии наук Таджикской ССР. 1954. Том XII: Материалы по истории таджиков и узбеков Средней Азии. Сборник статей. Выпуск 1.

• Массон М. Е. Проблема изучения цистерн-сардоба. Ташкент, Издание Комитета наук при Совете народных комиссаров Узбекской ССР, 1935. 44 с.

• Халикова Р. Рабаты и Сардоба Абдуллахана // SANAT. 2003. 1 января. Выпуск № 1.

См. также

• Гумбаз
• Кяриз
• Хауз

Ссылки

• [www.sanat.orexca.com/2003-rus/2003-1-2/history_art3-12/ Рахбар Халикова. Рабаты и Сардоба Абдуллахана //San’at. 01/01/2003. Выпуск №1 (36)]
• [www.iranicaonline.org/articles/ab-anbar-i-history Статья об аб-анбарах в Encyclopaedia Iranica]
• [www.touruz.narod.ru/articles/articles_7.htm Дмитрий Питиримов. Сардоба. Статья. [Ташкент, Узбекистан]. Апрель, 2007 год]

Отрывок, характеризующий Сардоба

– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.