Зеттерлинг, Май

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Май Сеттерлинг
Mai Zetterling
Май Сеттерлинг, 1948
Дата рождения:	24 мая 1925(1925-05-24)
Место рождения:	Вестерос
Дата смерти:	17 марта 1994(1994-03-17) (68 лет)
Место смерти:	Лондон
Гражданство:	Швеция Швеция
Профессия:	актриса сценарист кинорежиссёр

Май Сеттерлинг (швед. Mai Zetterling; 24 мая 1925, Вестерос — 17 марта 1994, Лондон) — шведская актриса, сценарист и режиссёр.

Родилась в городе Вестерос, в семье рабочих. Начинала играть в детском театре. В 17 стала актрисой Королевского Драматического театра Швеции (Драматен). Известность ей принесла роль в фильме Альфа Шёберга «Травля» (1944) по сценарию Ингмара Бергмана, она снялась и в следующем фильме Шёберга Ирис и лейтенант (1946). Другой важной актёрской работой Сеттерлинг является заглавная роль в фильме «Фрида» (1947), где она играет германскую медсестру, спасшую британского офицера во время Второй мировой войны и в благодарность увезённую им в Великобританию. В 1948 Сеттерлинг снялась в фильме Бергмана Музыка в темноте.

Карьера Сеттерлинг продолжалась с 1940-х по 1990-е годы. С начала 1960-х она пробует себя в режиссуре, первые работы — короткометражная «Войнушка» (1962) и документальные фильмы на политические темы. Полнометражным дебютом становятся «Любовные пары» 1964 года (номинация на Золотую пальмовую ветвь Каннского МКФ). Её фильмы, в том числе и этот, отличаются ярко выраженной сексуальностью.

Предпоследнюю роль Сеттерлинг — роль Бабушки в комедийном триллере «Ведьмы» (1989) по книге Роальда Даля — кинокритик Валерий Кичин называет «восхитительной». В 1990 снялась в политическом триллере Кена Лоуча За завесой секретности.

Автор нескольких книг для детей, романа Ночные забавы (1966), по которому поставила одноимённый фильм (номинация на Золотого льва Венецианского МКФ). Написала автобиографию All Those Tomorrows (1985).

Ссылки

• [akas.imdb.com/name/nm0955195/ IMDb — Mai Zetterling]

Отрывок, характеризующий Зеттерлинг, Май

– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.