Симбионистская армия освобождения
Поделись знанием:
К:Политические партии, основанные в 1973 году
</div>
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
| Симбионистская армия освобождения | |
| англ. Symbionese Liberation Army | |
| | |
| Лидер: | |
|---|---|
| Дата основания: | |
| Дата роспуска: | |
| Штаб-квартира: | |
| Идеология: | |
| Количество членов: |
16 |
К:Исчезли в 1975 году
Симбионистская армия освобождения (англ. Symbionese Liberation Army) — североамериканская леворадикальная партизанская организация, действовавшая в США с 1973 по 1975 г. Группа совершила ряд ограблений банков, два убийства и ряд других актов насилия. Получила всемирную известность благодаря взятию в заложники Патрисии Херст — внучки Уильяма Херста — американского миллиардера и газетного магната, которая впоследствии присоединилась к С.А.О.
Содержание
Убеждения и символика
Название организации связано с термином «симбиоз» в смысле гармоничного сосуществования людей[1].
Хотя S.L.A. относила себя к лидерам чёрной революции, Дональд Дефриз был единственным чёрным представителем группы. После гибели Дефриза группа попыталась пригласить в лидеры другого афроамериканца, — только что освободившегося из тюрьмы основателя «Черной Герильи» Дока Холидэя (англ. Doc Holiday), — на что получила отказ[2].
На флаге S.L.A. изображена семиглавая кобра, головы которой символизируют umoja (единство), kujichagulia (самоопределение), ujima (работа в коллективе и ответственность), ujamaa (кооперативная экономика), nia (стремление), kuumba (творчество) и imani (вера) (слова на языке суахили).
Участники
Основатели группы
- Рассел Литтл (англ. Russell Little, псевдонимы: Оцеола, Оси). Арестован и приговорен к первому сроку за совершенное группой убийство Маркуса Фостера, затем пойман при попытке побега из тюрьмы и приговорён к пожизненному заключению в апреле 1975. В 1981 году приговор был пересмотрен и Литтл был оправдан.
- Джозеф Ремиро (англ. Joseph Remiro, псевдоним Бо). Первоначально арестован и приговорен к первому сроку вместе с Расселом Литтлом, с которым также пытался бежать из тюрьмы и был приговорен к пожизненному заключению в апреле 1975. Отбывает приговор в Сан-Квентине. В 1974 S.L.A. пыталась обменять их обоих на захваченную в заложники Патрисию Хёрст.
- Дональд Дефриз (англ. Donald DeFreeze), псевдоним фельдмаршал Синкю́ (англ. Cinque) — первый лидер S.L.A., беглый заключённый, единственный темнокожий участник группы, 17 мая 1974 г. сгорел заживо вместе с 5 другими членами во время осады полицией штаб-квартиры в Лос-Анджелесе (Калифорния), возраст на момент смерти — 30 лет;
- Уильям Вулф (англ. William (Willie) Wolfe), псевдоним «Кахо́» (англ. Cujo) — погиб 17 мая 1974 года при осаде штаб-квартиры, возраст на момент смерти — 23 года;
- Анжела Этвуд (англ. Angela Atwood), псевдоним генерал Джели́на (англ. Gelina) — задохнулась от дыма 17 мая 1974 года при осаде штаб-квартиры, возраст на момент смерти — 25 лет;
- Патрисия Солтысик (англ. Patricia Soltysik, псевдонимы: Mizmoon Soltysik, Зоя) — задохнулась от дыма 17 мая 1974 года при осаде штаб-квартиры, возраст на момент смерти — 29 лет;
- Камилла Холл (англ. Camilla Hall, псевдоним Габи) — застрелена 17 мая 1974 года при осаде штаб-квартиры, возраст на момент смерти — 29 лет;
- Ненси-Лин Перри (англ. Nancy Ling Perry), псевдоним «Фахи́за» (англ. Fahizah) — застрелена 17 мая 1974 года при осаде штаб-квартиры, возраст на момент смерти — 26 лет;
- Эмили Харрис (англ. Emily Harris, псевдоним Yolanda) — арестована 18 сентября 1975 года вместе с Патрисией Хёрст во время облавы ФБР, осуждена за ряд преступлений совершенных в составе SLA, по освобождении из тюрьмы работала программистом, затем в 2002 была осуждена повторно за убийство Мирны О́псал (англ. Myrna Opsahl) при ограблении банка в составе SLA в 1975 году, вышла на свободу после 8-летнего заключения;
- Уильям Харрис (англ. William Harris, псевдоним «генерал Tи́ko» (англ. Teko) — бывший муж Эмили Харрис, после гибели Дефриза стал лидером группировки и получил псевдоним «фельдмаршал Тико», арестован 18 сентября 1975 года вместе с Патрисией Хёрст во время облавы ФБР, осужден за ряд преступлений SLA, освободился из тюрьмы вместе с Эмили Харрис, затем в 2002 осужден повторно за участие в убийстве Мирны Опсал.
Присоединившиеся после похищения Патрисии Херст
- Патрисия Херст (Таня, Пёрл)
- Венди Ёшимура (англ. Wendy Yoshimura), бывшая участница калифорнийской радикальной группировки Революционная Армия (англ. Revolutionary Army), занимавшейся взрывами нежилых объектов под руководством en:Willie Brandt, арестована 18 сентября 1975 года вместе с Патрисией Херст во время облавы ФБР, отпущена на свободу в обмен на дачу свидетельских показаний о деятельности SLA, художник-акварелист, живёт в северном Окланде (Калифорния);
- Кетлин Солиа (англ. Kathleen Soliah, Sara Jane Olson) — бывшая подруга Этвуд, присоединилась к SLA после её гибели, почти всю жизнь провела в тюрьме, была осуждена дважды, второй раз в 2002 за участие в убийстве Мирны Опсал;
- Джим Килгор (англ. James (Jim) Kilgore), с 1975 до ноября 2002 находился в бегах, за это время стал профессором Кейптаунского университета и написал школьный учебник по истории под псевдонимом «Чарльз Уильям Пэйп» англ. Charles William Pape, в ноябре 2002 арестован в ЮАР[3], осужден в 2004 на 54 месяца лишения свободы за участие в убийстве Мирны Опсал, подделку документов и хранение взрывчатки обнаруженной в его квартире в 1975 году, 10 мая 2009 был выпущен из тюрьмы в Калифорнии, самый последний из выпущенных на свободу участников SLA, за исключением Ремиро, отбывающего пожизненное тюремное заключение;
- Стивен Солиа (англ. Steven Soliah), брат Кетлин Солиа;
- Майкл Бортин (англ. Michael Bortin).
Союзники и симпатизирующие
- Josephine Soliah (Джозефина Солиа) — сестра Кетлин Солиа;
- Bonnie Jean Wilder, Seanna, Sally (друзья Remiro), Bridget — все перечисленные упомянуты в книге Hearst «Every Secret Thing» как потенциальные участники
- Micki и Jack Scott — арендовали дом, в котором скрывались члены SLA, на срок чтобы написать книгу
- James Michael Hamilton III (минёр) — изготовитель взрывчатых устройств. Умер в 2001 году.
Напишите отзыв о статье "Симбионистская армия освобождения"
Примечания
- ↑ Straight Dope Science Advisory Board [www.straightdope.com/mailbag/msymbionese.html Who were the Symbionese, and were they ever liberated?]. [www.straightdope.com straightdope] (May 21, 2002). Проверено 18 августа 2007. [www.webcitation.org/66YqBXtvp Архивировано из первоисточника 31 марта 2012].
- ↑ Patricia Cambell Hearst, Alvin Moscow. Every Secret Thing. Doubleday & Co., 1982. ISBN 0-385-17056-4
- ↑ [www.usatoday.com/news/nation/2009-05-10-kilgore_N.htm California releases last SLA inmate]. USA Today (11 мая 2009). Проверено 5 июля 2010. [www.webcitation.org/66YqC5LqX Архивировано из первоисточника 31 марта 2012].
Ссылки
- [www.ultraculture.net/2010/04/04/manifest-armii-osvobozhdeniya-simbiontov/ Манифест С. А.О «Декларация революционной войны и программа Сибионтов Федерации Симбионтов и Армии Освобождения Симбионтов»|];
- [youtube.com/watch?v=KDePOmc0Og8 Документальная съемка ограбления банка «Хиберния»] на YouTube
Члены Симбионистской армии освобождения
Отрывок, характеризующий Симбионистская армия освобождения
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
