Союз справедливых

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Союз справедливых (нем. Bund der Gerechten) — леворадикальная организация, ставшая предшественницей социалистических и коммунистических партий Европы и мира. Создан в 1836 году в Париже по инициативе Вильгельма Вейтлинга на базе радикального крыла тайной организации Союз отверженных[1].

В новую организацию перешла основная масса членов Союза отверженных — около 400 человек. Союз справедливых представлял собой уже чисто пролетарскую организацию. Среди его первых членов были и рабочие, уже имевшие практический опыт революционной борьбы — например, Карл Шаппер[de], участник республиканского восстания во Франкфурте-на-МайнеФранкфуртское покушение», 3 апреля 1833 г.) и т. н. Савойского похода Джузеппе Мадзини (январь—февраль 1834 г.), член тайного республиканского общества «Молодая Германия», который вступил в Союз отверженных сразу после приезда в Париж в августе 1836 г. (позднее — один из виднейших руководителей Союза справедливых и Союза коммунистов).

В 1840 году руководство Союза во главе с Карлом Шаппером перебралось в Лондон. После принятия в свои ряды Карла Маркса и Фридриха Энгельса в 1847 году, организация сменила своё название на Союз коммунистов.

Напишите отзыв о статье "Союз справедливых"



Примечания

Литература

  • Маркс и Энгельс и первые пролетарские революционеры / Под ред. Е. П. Канделя. — М.: Госполитиздат, 1961. — 532 с.

Ссылки

  • [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/16636 Советская историческая энциклопедия]


Отрывок, характеризующий Союз справедливых

Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».