Спичрайтер

Спичра́йтер (англ. speechwriter) — составитель текстов речей, выступлений для высокопоставленных лиц государства, политиков, общественных деятелей или бизнесменов.

Термин

Спичрайтинг (Speechwriting — англ. «написание речи») — подготовка и написание текстов для устных выступлений перед аудиторией. Услуги спичрайтеров особенно востребованы в социально-политических процессах общества.

Данное явление широко распространено в политических технологиях. Написание текста в спичрайтинге происходит под контролем политика. При необходимости указывается, какие правки стоит внести в текст выступления, на чем сделать акцент и чему, наоборот, уделить минимум внимания при написании речи. Задача спичрайтера — передать мысли максимально интересно для аудитории, чтобы выступление запомнилось и оставило приятные впечатления.

История профессии в СССР и России

Спичрайтеры глав государства

Заимстванное из английского языка слово «спичрайтер» стало использоваться в России с 1990-х годов, однако до сих пор официальной должности на госслужбе с таким названием нет. Как правило, люди, которых СМИ именуют спичрайтерами, официально числятся референтами или помощниками.

Во времена СССР некоторые из спичрайтеров генеральных секретарей ЦК КПСС являлись журналистами центральных партийных газет или Гостелерадио.

Доклад Никиты Хрущева для XX съезда коммунистической партии, обличающий культ личности Иосифа Сталина, был написан его спичрайтерами на госдаче Волынское. Стоит отметить, что на той же даче несколькими годами ранее умер сам Сталин.

Одним из спичрайтеров Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева был политический обозреватель газеты «Известия» Александр Бовин. Спичрайтерство было частью идеологической работы КПСС. Авторы текстов для руководителей страны писали свои тексты на госдачах в ближнем Подмосковье, где им приходилось работать над каждым из них неделями. Помимо текстов выступлений для партийных лидеров, спичрайтеры писали за них книги и установочные статьи для публикации на страницах «Правды» и другой центральной прессы. Тексты книг Брежнева писали профессиональные журналисты под редакцией публициста Анатолия Аграновича. Один из них — заведующий отделом писем газеты «Правда» Александр Мурзин.

При Горбачёве функции спичрайтеров изменились. Генеральный секретарь, в отличие от своих пожилых предшественников, стал сам предварительно читать текст и вносить в него поправки. Спичрайтеры были членами команды и были вовлечены в политику. Один из ярких представителей — Александр Яковлев. В 1988—1991 годах был Алексей Пушков, будущий с 2011 года Председателем Комитета Государственной Думы по международным делам.

У президента России Бориса Ельцина и председателя его правительства Виктора Черномырдина сменились несколько спичрайтеров. Политики зачастую прибегали к экспромтам во время своих выступлений, однако в работе над текстами участия не принимали. Спичрайтеры Бориса Ельцина — Валентин Юмашев (впоследствии ставший его зятем), Андрей Вавра, Людмила Пихоя, Александр Шторх. Спичрайтеры Виктора Черномырдина — Сергей Колесников (родной брат известного журналиста Андрея Колесникова) и Никита Масленников.

Как признается Андрей Шторх, заведовавший референтурой президента Бориса Ельцина в последние годы его президентства активное участие в редактировании текстов выступлений Ельцина принимала его дочь Татьяна Дьяченко.

При Владимире Путине и Дмитрии Медведеве спичрайтеры — это государственные служащие, чьи имена не известны широкой публике. Исключение составляет лишь один из бывших спичрайтеров Владимира Путина — Симон Кордонский (с 2004 года занимавший пост старшего референта главы государства), который активно занимается публицистикой , а также Джахан Поллыева, публикующая свои стихи.

С октября 2009 года главным спичрайтером Дмитрия Медведева является Ева Василевская, начальник референтуры президента России. Ранее она работала в пресс-службе «Газпрома»

Книги

• Андрей Колесников «Спичрайтеры», Москва, 2007

Отрывок, характеризующий Спичрайтер

При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.