Стокгольмская кровавая баня
«Стокгольмская кровавая баня»[1] (швед. Stockholms blodbad, дат. Det Stockholmske Blodbad) — массовая казнь, состоявшаяся 8—10 ноября 1520 года в Стокгольме по приказу датского короля Кристиана II.
В начале 1520 года датский король Кристиан II, стремившийся восстановить Кальмарскую унию, вторгся в Швецию и на льду озера Осунд разгромил немногочисленную шведскую армию. Войска смертельно раненного в ходе сражения регента Стена Стуре отступили к Стокгольму.
Весной Кристиану II при поддержке возглавлявшего риксрод архиепископа Густава Эрикссона Тролле удалось добиться провозглашения себя шведским королём. В это же время датские наёмники с моря и суши осадили Стокгольм. Осада длилась пять месяцев, и король смог вступить в шведскую столицу лишь после того, как подписал предложенные ему условия: сторонники Стуре прекращают сопротивление в обмен на полную амнистию, подтверждение личных и ленных владений семьи покойного Стуре и полное подчинение короля решениям риксрода.
4 ноября дворяне, служители церкви, зажиточные бюргеры и бонды собрались в Стокгольме на коронацию, после которой следовали трёхдневные торжества. Ещё до их окончания, 7 ноября Густав Тролле подал королю прошение, в котором он потребовал возмещение ему ущерба и назвал имена лиц, кои должны были быть наказаны как еретики.
На следующий день ворота дворца неожиданно оказались запертыми. Гостей оттеснили в престольный зал, где малоизвестный каноник из Уппсалы заявил публичную жалобу по поводу обиды, нанесённой Густаву Тролле покойным Стеном Стуре. Находившиеся в зале преданные Тролле церковники изобразили церковный суд и объявили действия бывшего регента и его сторонников еретическими.
Казни осуждённых проходили 8, 9 и 10 ноября. В первый день на площади Стурторгет были обезглавлены епископы Скары и Стренгнеса, на следующий — обезглавлены и повешены ещё около ста человек, главным образом горожане Стокгольма, сохранявшие верность семье Стуре. Среди казнённых были семь членов риксрода — в их числе отец Густава Васы Эрик Васа, его свояк Иоаким Браге и Эрик Абрахамссон Лейонхувуд, — а также священнослужители, дворяне, стокгольмские бургомистры, четырнадцать советников и около пятидесяти зажиточных бюргеров. Останки Стена Стуре были вырыты из могилы и вместе с телами казнённых сожжены на Сёдермальме.
Результатом «Стокгольмской кровавой бани» стало восстание, которое возглавил будущий король Густав Васа, приведшее к освобождению Швеции от датского господства.
Напишите отзыв о статье "Стокгольмская кровавая баня"
Примечания
- ↑ Написание по словарю: Лопатин В. В., Нечаева И. В., Чельцова Л. К. Прописная или строчная? Орфографический словарь. — М.: Эксмо, 2009. — С. 424. — 512 с.
Источники
- История Швеции. — М., 1974.
- Nationalencyklopedin.
Литература
- [ulfdalir.ru/literature/2704 И. Андерссон. История Швеции. — М., 1951.]
- Carlsson G. Stockholms blodbad // Historisk tidskrift, 1920.
- Skyum-Nielsen N. Blodbadet i Stockholm og dets juridiske maskering — 1964.
- Weibull C. Gustaf Trolle, Christian II och Stockholms blodbad // Scandia, 1965.
- Weibull L. Stockholms blodbad // Scandia, 1928.
Отрывок, характеризующий Стокгольмская кровавая баня
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
