Сухово-Кобылина, Софья Васильевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Софья Васильевна Сухово-Кобылина

Портрет художницы С.В.Сухово-Кобылиной работы И.С. Ксенофонтова (1859)
Дата рождения:

1825(1825)

Место рождения:

Москва, Российская империя Российская империя

Дата смерти:

25 сентября (7 октября) 1867(1867-10-07)

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Жанр:

пейзаж, портрет

Учёба:

Императорская Академия художеств

Покровители:

Егор Егорович Мейер

Со́фья Васи́льевна Сухово́-Кобы́лина (1825—1867) — русская художница из рода Сухово-Кобылиных. Сестра драматурга А. В. Сухово-Кобылина и писательницы Е. В. Салиас-де-Турнемир. Известна как первая женщина, окончившая Академию художеств с золотой медалью.





Биография

Софья Васильевна Сухово-Кобылина родилась в богатой помещичьей семье. Она была младшей из пяти детей полковника Василия Александровича Сухово-Кобылина (1782—1873), участника войны 1812 года, предводителя дворянства Подольского уезда и Марии Ивановны Шепелевой (1789—1862). Так же как сёстры и брат, получила прекрасное домашнее образование под руководством ведущих профессоров Московского университета того времени. Однако в отличие от других членов семьи она решила посвятить свою жизнь художественному творчеству.

Учителем живописи Софьи Васильевны был русский художник-пейзажист Егор Егорович Мейер. Быстро распознав в девушке художественный талант вкупе с трудолюбием и целеустремлёностью, академик Мейер ходатайствовал о её приеме в Петербургскую Императорскую Академию художеств. Уже первая курсовая работа — картина, выставленная ею на конкурсе в Академии художеств, — пейзаж «Дорога на берегу реки» (1849), получила высокие оценки педагогов.

В 1850—1851 годах Софья Васильевна под руководством Мейера вместе с другими его учениками совершила первую поездку в Италию и один из пейзажей написанных здесь, посланный в Академию в качестве экзаменационной работы, был удостоен малой серебряной медали. Этот пейзаж заканчивался в Выксе, где в имении Николая Дмитриевича Шепелева, родственника Сухово-Кобылиных, Софья Васильевна была вместе с Е. Е. Мейером и с товарищами по Академии художеств летом 1851 года. В Выксе она провела осень 1851-го и зиму 1852 годов. В 1851 году за присланный в Академию художеств пейзаж «Вид из окрестностей реки Выксы близ Мурома во Владимирской губернии» она была награждена большой серебряной медалью. В 1852—1853 годах Сухово-Кобылина вместе Мейером путешествовала по югу России, написала замечательные пейзажи с натуры в Крыму. Эти произведения были оценены по достоинству — Академия художеств в 1853 году присудила ей малую золотую медаль.

В 1854 году Софья Васильевна окончила обучение в Академии художеств с Большой золотой медалью, полученной ею за два крымских вида, написанных с натуры («Татарская сакля в Крыму близ Урзуфа» и «Татарская сакля в Крыму близ Алушты»), и картину «Сосновый бор в окрестностях Мурома», созданную по этюдам из Выксы.

Своё награждение золотой медалью Софья Васильевна впоследствии изобразит на автобиографичном полотне «Софья Васильевна Сухово-Кобылина, получающая на Акте в Академии художеств первую золотую медаль за „Пейзаж“ с натуры» (1854), тем самым продемонстрировав, что путь в академическую живопись отныне открыт и для женщин.

В 1857 году Софья Васильевна уехала в Италию. В Риме её дом стал центром, где собирались все приезжающие туда русские живописцы, ценившие в ней и талантливую художницу, и женщину тонкого и блестящего ума, благородного и горячего сердца. В Италии, в последние годы жизни, Сухово-Кобылина постепенно отошла от пейзажа и занялась портретной живописью. В этот период она писала для российских журналов очерки о жизни в Италии известных русских людей. Некоторые из них, как например: «Воспоминание о последних днях жизни архимандрита Порфирия, настоятеля Русско-польской церкви[1] в Риме» («Странник», 1867, т. 2, № 5, с. 49-73. То же. Отд. отт. Спб., 1867), — представляют интерес для историков.

О последних месяцах жизни и месте смерти Софьи Васильевны Сухово-Кобылиной сведения в разных источниках противоречивы. Так в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона говорится, что она «умерла в Риме», а в «Русском биографическом словаре» А. А. Половцова сообщается, что «в 1867 году она переехала из Рима в имение своего отца (Кобылинка Чернского уезда Тульской губернии), где скоро и скончалась» (25 сентября 1867).

Творческое наследие художницы

После смерти Софьи Васильевны на академической выставке 1868 года было представлены 174 её художественных произведения. Почти все они были распроданы, что свидетельствует о высоком творческом мастерстве художницы. Большинство работ представляли собой итальянские пейзажи и портреты знаменитых итальянцев. Но были среди них и произведения русской тематики: «Головка русской девочки. Этюд», «Русский лес. Этюд», «Русская местность» и др.

В настоящее время большая часть живописных произведений С.В Сухово-Кобылиной находится в частных собраниях России и других стран. Есть картины и этюды С.В. Сухово-Кобылиной и в музеях: в Третьяковской галерее — «Софья Васильевна Сухово-Кобылина, получающая на Акте в Академии художеств первую золотую медаль за „Пейзаж“ с натуры», «Перед грозой», «Итальянский пейзаж», «Старое дерево у скалы»; в Днепропетровском художественном музее — «Автопортрет»; в Историко-художественном музее города Выксы и др.

Напишите отзыв о статье "Сухово-Кобылина, Софья Васильевна"

Примечания

Источники

Ссылки

  • [www.tez-rus.net/ViewGood8771.html Сухово-Кобылина, Софья Васильевна] // Государственная Третьяковская галерея. Каталог живописи XVIII — начала XX века (до 1917 года). — М.: Изобразительное искусство, 1984.

Отрывок, характеризующий Сухово-Кобылина, Софья Васильевна

Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.