Табаров, Сохиб

Сохиб Шухратович Табаров
тадж. Соҳиб Табаров
Дата рождения:	23 августа 1924(1924-08-23)
Место рождения:	Хатлонская область, Таджикская ССР, СССР
Дата смерти:	12 апреля 2015(2015-04-12) (90 лет)
Место смерти:	Душанбе, Республика Таджикистан
Научная сфера:	история
Место работы:	Таджикский национальный университет
Учёная степень:	кандидат филологических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Таджикский государственный педагогический университет имени С. Айни
Известен как:	литературный критик
Награды и премии:

Сохиб Шухратович Табаров — учёный, литературовед, кандидат исторических наук (1949), действительный член Академии наук Таджикской ССР (1953). Заслуженный деятель науки Республики Таджикистан (1991). Отличник народного образования Республики Таджикистан (1991). Почётный доктор и профессор Таджикского национального университета и Таджикского государственного педагогического университета имени Садриддина Айни (2004). Обладатель Государственной премии имени Абӯабдулло Рудаки в области литературы (2010)

Биография

После окончания Душанбинского государственного педагогического института имени Т. Г. Шевченко с 1943 года до 1985 года работал на различных должностях в в ТГУ им. В. И. Ленина. В 1953—1980 годы заведовал кафедрой литературы ТГУ им. В. И. Ленина, был избран член-корреспондентом Академии наук Таджикской ССР. С 1985года Сохиб Табаров является ведущим научным сотрудником отдела современной литературы, научным консультантом Института языка, литературы и редких рукописей имени А. Рудаки Академии наук Таджикскистана, консультант и доцент кафедры новейшей литературы и теории литературы Таджикского национального университета.

Творчество

Начал свою творческую деятельность как литературовед и рецензент, чем снискал себе научный авторитет среди коллег на кафедре литературоведения университета и ученых республики. Научная деятельность в области исследования новейшей истории таджикской литературы и его литературные рецензии на новые произведения таджикских литераторов нашли своё освещение в многочисленных научных и научно-популярных публикациях, в СМИ.

Исследовательский стиль Табарова С. Ш. похож на исследовательские стили литературоведов таджикской литературы — академика АН ТССР Абдулгани Мирзоева и профессора Н. Болдырева. По мнению чешского ираниста, академика Яна Рипки в настоящее время в научных кругах таджикской филологии, в лице Табарова С. Ш. образовалась школа литературоведов республики, которую успешно продолжают его ученики.

Табарова С. Ш. автор более 850 научных публикаций, в том числе в фундаментальных трудов «Пайрав Сулаймонӣ» (1962, издание второе 2013), «Жизнь, литература, реализм» (в пяти томах, 1966—1989 гг.), «С. Айни — основатель таджикской советской литературы» (1977), Мунзим, Бехбуди (2002) и др.

Награды

• Три ордена «Знак Почёта»,
• орден «Дружба»,
• медаль «Ветеран труда»,
• Почетные грамоты Президиума Верховного Совета Таджикской ССР.
• Заслуженный деятель науки Республики Таджикистан (1991).
• Отличник народного образования Республики Таджикистан (1991).
• Доктор и почетный профессор Таджикского национального университета (2001) и Таджикского государственного педагогического университета имени Садриддина Айни (2004).
• Обладатель Государственной премии имени Абӯабдулло Рудаки в области литературы (2010).

Отрывок, характеризующий Табаров, Сохиб

пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.