Теракт на улице Гурьянова

Террористический акт на улице Гурьянова
Место атаки	Россия, Москва, улица Гурьянова, дома 19 и 17 55°41′19″ с. ш. 37°43′09″ в. д.55.6885° с. ш. 37.7191° в. д. / 55.6885; 37.7191
Цель атаки	Жилые дома
Дата	8 сентября 1999 23 часа 59 минут 58 секунд (московское время)
Способ атаки	Взрыв
Оружие	Взрывчатка
Погибшие	106
Раненые	690

Террористи́ческий акт на у́лице Гурья́нова — взрыв в жилом доме на улице Гурьянова в Москве, произошедший 8 сентября 1999 года в 23 часа 59 минут 58 секунд.

Взрыв произошёл на первом этаже 9-этажного жилого дома № 19 по улице Гурьянова (район Печатники, юго-восток Москвы). Два подъезда дома № 19 были полностью уничтожены. Взрывной волной были деформированы конструкции соседнего дома № 17. Как было установлено взрывотехниками, мощность взрывного устройства составила 350 кг в тротиловом эквиваленте.

По официальным данным, в результате взрыва погибли 106 человек, 690 человек получили ранения различной степени тяжести или пострадали в той или иной мере, получив психологическую травму.

Через несколько дней дома № 17 и № 19 были уничтожены взрывотехниками, жители переселены в другие дома.

Два года спустя на их месте в соответствии с постановлением Правительства Москвы от 12 октября 1999 года № 939 «О строительстве жилых домов по ул. Гурьянова, владение 17, 19» построены четыре двадцатипятиэтажных жилых дома.

Расследование

Ход расследования

9 сентября 1999 года по факту взрыва в жилом доме № 19 по ул. Гурьянова в Москве было возбуждено уголовное дело № 275209.

10 сентября 1999 года был проведён обыск по месту жительства гендиректора ЗАО «Делко-2» Марио Блюменфельда, сдавшего в аренду помещение в доме № 19 по улице Гурьянова, в котором произошёл взрыв. В ходе этого обыска были изъяты: тетрадный лист с текстом «ООО Бранд-2 Лайпанов Мухит Назирович», записная книжка с записями данных на Лайпанова М. Н. и договор от 5 сентября 1999 года между ЗАО «Делко-2» и ООО «Бранд-2» по аренде складского помещения в доме № 19 по ул. Гурьянова.

11 сентября 1999 года в московской гостинице «Алтай» были изъяты анкеты на имена Мухита Лайпанова и Дениса Сайтакова. Эти анкеты содержали сведения о том, что Мухит Лайпанов и Денис Сайтаков проживали в гостинице «Алтай» с 14 по 19 августа и с 30 августа по 1 сентября 1999 года.

13 сентября 1999 года у М. И. Ежова были изъяты диспетчерские журналы учёта грузоперевозок за июнь-сентябрь 1999 года. В журнале, изъятом у Ежова, имелась запись: «8/09 Бычок 37 9.00 Люблино 150 4+1 726-74-89 Михаил ул. Краснодарская д.70 База налево зелёные ворота охрана собаками — Печатники — Каширка; 35 577 Пруж, 750».

13 сентября 1999 года водитель ОАО «35 автокомбинат» А. В. Прушинский, осуществлявший перевозку мешков со склада по Краснодарской улице на улицу Гурьянова и на улицу Борисовские Пруды, показал сотрудникам милиции помещение в доме на улице Борисовские пруды, куда выгружались мешки.

13 сентября 1999 года в ходе осмотра нежилого помещения, расположенного по улице Борисовские пруды, дом № 16, корпус 2, были обнаружены и изъяты: 50 мешков с бирками «Сахар», в 38 из которых находилось сыпучее вещество серебристого цвета, а в 12 — сахарный песок; 13 предметов, похожих на электродетонаторы; 2 бухты детонирующего шнура; 6 коробок цилиндрической формы со световыми индикаторами красного цвета на боках коробок и выходящими из коробок двумя проводами, а также ряд других предметов и веществ.

16 сентября 1999 года в ходе осмотра склада по Краснодарской улице, дом 70, были изъяты 76 мешков с самодельным смесевым аммиачно-селитренным взрывчатым веществом общим весом около 4109 кг.

17 сентября 1999 года в отношении Юсуфа Крымшамхалова и Тимура Батчаева были вынесены постановления об избрании меры пресечения — содержание под стражей.

19 сентября 1999 года в отношении Адама Деккушева было вынесено постановление об избрании меры пресечения — содержание под стражей. В тот же день Юсуф Крымшамхалов, Адам Деккушев и Тимур Батчаев были объявлены в розыск.

22 сентября 1999 года уголовное дело № 275209 было соединено в одно производство с уголовными делами, возбуждёнными по факту взрыва в жилом доме по Каширскому шоссе в Москве и в связи с обнаружением в доме по ул. Борисовские пруды в Москве взрывчатого вещества и компонентов взрывных устройств.

Выводы следствия

Террористический акт на улице Гурьянова был частью серии терактов, осуществлённых в российских городах 4-16 сентября 1999 года. По данным следствия, эта серия терактов была организована и профинансирована руководителями незаконного вооружённого формирования Исламский институт «Кавказ» Эмиром аль-Хаттабом и Абу Умаром. Эти теракты были направлены на массовую гибель людей, с целью нарушения общественной безопасности, устрашения населения и оказания воздействия на принятие решений органами власти по ликвидации последствий нападения боевиков на Дагестан в августе 1999 года.

Хаттаб и Абу Умар обратились к лидерам так называемого «мусульманского общества № 3», или карачаевского ваххабитского джамаата. Один из его председателей, Ачимез Гочияев, организовал из сподвижников диверсионную группу. Гочияев до 1997 года имел успешный бизнес в Москве в сфере строительства. В 1997 году он увлекся идеями ваххабизма. Из Москвы он возвратился в Карачаевск, затем прошёл обучение в лагере Хаттаба. Для руководства операцией Гочияев подходил идеально: имел боевые навыки и хорошо знал Москву.

Взрывчатку изготовили в Урус-Мартане на фабрике удобрений путём смешения тротила, алюминиевой пудры, аммиачной селитры и сахара. Оттуда её под видом сахара переправили на продуктовую базу в Кисловодске, которой заведовал дядя одного из террористов, Юсуфа Крымшамхалова. В город террористов пропустил сотрудник ГИБДД Станислав Любичев, который впоследствии был приговорён к 4,5 годам лишения свободы. На продовольственной базе террористы расфасовали взрывчатую смесь в мешки из-под сахара с логотипом Эркен-Шахарского сахарного завода. После того, как всё было спланировано, террористы организовались в несколько групп для перевозки взрывчатки в несколько городов.

В июле — августе 1999 года Гочияев и его напарник Сайтаков несколько раз приезжали в Москву, чтобы подыскать пригодные помещения для осуществления взрывов. В целях конспирации они сменили четыре гостиницы: «Измайлово», «Золотой колос», «Восход» и «Алтай».

30 августа 1999 года Гочияев оформил в Москве на имя Мухита Лайпанова, как генерального директора, фирму ООО «Бранд-2».

От имени сотрудника этой фирмы Гочияев, используя документы на имя Мухита Лайпанова, 5 сентября договорился об аренде помещения в доме на улице Гурьянова с ЗАО «Делко-2», 6 сентября — на Краснодарской улице с ООО «Трансервис».

31 августа 1999 года Хаким Абаев заказал водителю Н.Тишину, не осведомлённому о планах террористов, перевозку сахара в Москву. 4 сентября гружённая взрывчаткой фура «Мерседес-Бенц 2236», которой управляли Н.Тишин и его напарник, отправилась из Кисловодска в Москву. Хаким Абаев сопровождал фуру до автостоянки на МКАД. 7 сентября Абаев довёл фуру до склада на Краснодарской улице, который террористы выбрали своей временной базой.

8 сентября мешки перевезли со склада на Краснодарской улице в арендованное Гочияевым помещение на улице Гурьянова. Перевозка осуществлялась водителями, не осведомлёнными о планах террористов.

Поздно вечером 8 сентября произошёл взрыв на улице Гурьянова.

Следующие лица были причастны к взрыву:

• Ачимез Гочияев (находится в федеральном и международном розыске)
• Денис Сайтаков (убит в Чечне)
• Хаким Абаев (убит подразделениями федеральных сил 30 мая 2004 года в ходе спецоперации в Ингушетии)
• Равиль Ахмяров (убит в Чечне)
• Юсуф Крымшамхалов (арестован в Грузии, 7 декабря 2002 года экстрадирован в Россию и приговорён к пожизненному заключению в январе 2004)
• Адам Деккушев (арестован в Грузии, при аресте бросил в полицейских гранату, 14 апреля 2002 года экстрадирован в Россию и приговорён к пожизненному заключению в январе 2004)

Большинство террористов были этническими карачаевцами и арабами.

К 2010 году на свободе оставался только Ачимез Гочияев, который был объявлен в федеральный и международный розыск. Все остальные причастные к взрывам домов были арестованы либо убиты в ходе операций силовых структур на Северном Кавказе и в Грузии.

Судебные процессы

14 мая 2003 года Кисловодский городской суд приговорил бывшего милиционера Станислава Любичева к четырём годам лишения свободы. Любичев обвинялся в том, что за взятку обеспечил беспрепятственный проезд на территорию Кисловодска в технически неисправном состоянии автомобиля «Камаз», водитель которого не имел сопроводительных документов на перевозимый груз, в котором находилось самодельное взрывчатое вещество, замаскированное мешками с сахаром, и лично сопроводил его до складов «Реалбазы хлебопродуктов» (Кисловодск), на которой работал дядя одного из террористов. Позже с «Реалбазы хлебопродуктов» часть взрывчатки была доставлена в Москву использована в том числе и для подрыва жилого дома на улице Гурьянова.

12 января 2004 года Московский городской суд приговорил к пожизненному заключению Адама Деккушева и Юсуфа Крымшамхалова, обвинённых в совершении ряда терактов, в том числе взрыва дома на улице Гурьянова. 8 июля 2004 года Верховный суд России оставил в силе приговор Мосгорсуда.

Память о погибших

В 2000 году на месте взрыва на улице Гурьянова был установлен памятный знак в виде гранитного часовенного столба на постаменте с облагороженной территорией вокруг. К нему часто несут цветы и венки. В соответствии с постановлением Правительства Москвы от 8 августа 2000 года № 622 недалеко от обрушившегося дома было начато строительство храма-часовни в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость». Строительство велось за счёт пожертвований физических и юридических лиц города Москвы. В 2003 году храм был открыт.

Неопознанные останки

По свидетельству трёх родственников неопознанные останки погибших с улицы Гурьянова до сих пор лежат в морге.

Ссылки

• [onfoot.ru/sights/religious/908.html Храм-часовня в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» на улице Гурьянова]
• [onfoot.ru/sights/monuments/912.html Памятный знак жертвам теракта 9 сентября 1999 года]

Отрывок, характеризующий Теракт на улице Гурьянова

В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.